Автандил Хазари - Экзистенции

Я молча повернулся и пошёл к двери. Толпа расступилась, впереди замаячил прямоугольник света. Покидая деревню, я снова посмотрел на гору и лишь немного возвышавшуюся над её поверхностью руину. Я отметил, что уже и не помню точные очертания поверженного исполина, детали его архитектурного облика, его образ выветрился из моей памяти. Но я не стал грустить из-за этого, ведь образовавшееся пространство начало наполняться образами какого-то нового, внезапно обретённого меня. Кому нужны дающие иллюзию защиты стены, тот отстроит их в себе заново. А мне сейчас необходим веющий с вершины ветер и солнце, непойманное в силки неприступными башнями. Я даже чувствовал некоторое злорадство, ведь отдельность, на которую меня обрекли недоверчивые жители в своё время, теперь вернулась к ним навязанной каждому всеобщей бессвязностью. Странная деревня, распадающийся на осколки мир. Он похож на тело без органов, поверхность, лишённую глубины, где слова потеряли связь с вещами, мысль не удостоверена печатью безусловной истинности, а человек приговорён быть наедине с собой в уныло длящейся посюсторонности.

Ничего особенного, просто закончилась эпоха, а на границе тектонических плит всегда трясёт. В чреве прошлого сидит голодное дитя, у которого пока нет другой еды, кроме плоти матери. Ничего особенного, просто люди устали от множественности областей знания, этик, метафизик, богов… Явился Единый, собирающий отдельные хворостины в метлу, и нужно помочь ему вымести копившийся веками, замедляющий бег времени хлам. Ничего особенного, просто ты женщина, решившая учить мужчин мудрости, прочитавшая, кажется, все остатки давно сгоревшей библиотеки, почитающая учёного отца, но равнодушная к толпе, упорствующей в незнании, но точно знающей твоё место. Ничего особенного, просто ты не чужда политике, близко сошлась с местным префектом, ведёшь с ним беседы, стремишься на него влиять. И почему мудрецы так часто борются за души владык, стоя в очереди с теми, кто вечно будет косить глаза…

Ничего особенного, несмотря на это, могло и не случиться, но нашлись те, кто уже шагнул в новую эпоху, ревнители завтрашнего, такого неизбежного дня. Прозванные парабаланами, блуждающие в городских местах, полных малыми сими, теми «последними», коих не чурался и новый Бог, тоже умаливший себя до куска плоти и освятивший этим глубокие низины тварного мира. Твой же учитель Плотин считал плоть тяжким бременем, а материю – покрывалом тьмы, из-под которого нужно выплыть к свету, сияющему за пределами недвижного мира, даже за пределами планисферы, усеянной далёкими беспокойными звёздами. И нет ничего удивительного, что вам пришлось уйти, а этим новым – остаться и царить на земле, держа небо в уме. Вам тоже была знакома мысль о Едином, но это не то Единое, которое можно попросить о помощи в трудную минуту, когда нет заступников, включая твоего друга префекта.

Твоя самая трудная минута наступила, когда ты, словно царственная особа, возвращалась домой на носилках, а тебя уже ждали те, кто так любил омывать ноги чумных. Интересно, когда они возле какой-то церкви разорвали тебя на части, что стало с твоими ногами? Что стало с глазами, которыми ты ласкала остатки давно сгоревшей библиотеки? Говорят, что был и костёр, в который тебя бросили, словно копившийся веками, замедляющий бег времени хлам. Говорят ещё, что твой конкурент за душу префекта, епископ, узнав о подарке парабаланов, от него открестился. Так что твоя смерть никому не принесла пользы. Какая-то случайность, ничего особенного, такое уж было время. Просто на границе тектонических плит обычно трясёт.

Но купол планисферы движется по кругу и звёзды снова заняли покинутые места: новые маги в мантиях учёных заступили на твоё место, содрав пелену священности с материи и вторгшись в её пределы, чтобы при помощи разума преобразить то, что многие и без того считают совершенным. И, конечно же, побороться за души владык, стоя в очереди с теми, кто вечно будет косить глаза…

Но снова люди устают от множественности областей знания, этик, метафизик, богов… И снова собирают отдельные хворостины в метлу, чтобы мести, чистить и жечь. Ничего особенного, совершенно ничего особенного, просто в чреве настоящего поселилось голодное дитя, у которого пока нет другой еды, кроме плоти матери.