Елена Поддубская - Конспекты на дорогах к пьедесталу. Книга 2 - Колхоз. Часть 2

– Договоришься сейчас, Миха, – предупредил Галицкий, толкнув парня в бок и заставляя замолчать. И тут же увидел одобрительный кивок Стальнова и сжатые до предела губы Кирьянова.

– Услышит твои слова кое-кто, и не то что зачёт по истории КПСС не получишь, а вообще можешь вылететь и из института, и из комсомола. Толик оглянулся. Заметив одинокую, сложенную пополам фигуру парторга на краю поля, Галицкий выдохнул воздух широкой струёй – в морозном воздухе она окутала Шумкина, как пар локомотива.

– Не очень-то и хотелось. Лучше из комсомола, чем тут гнить, – скорчил Миша недовольное лицо, утираясь. Серьёзность слов Толика до него, похоже, не доходила. И тогда уже Стальнов зашипел с присвистом:

– Слышь, паря! Закрыл бы ты свою коробочку. Толик дело говорит: молчи и терпи. Мы вон уже четвёртый год в колхоз ездим и ничего, брови не выпали и шкура не послезала. И ты привыкнешь.

– Не, Вовка, четырёх раз я точно не выдержу, – простонал Шумкин, подставляя плечи под тяжёлый мешок; Галицкий в это время держал ношу снизу.

Цыганок, мимо грядок которой ребята проходили, разогнулась и, охая, пристыдила:

– Ты бы, Михайло Потапыч, постыдился жалиться-то! Посмотри, какие девчата выдерживают, – Света указала на их маленькую одногруппницу Воробьёву. Работая до этого с Шумкиным в паре, Лиза, пока его отправили на погрузку, примкнула третьей к Станевич и Штейнбергу и вытаскивала картошку, подкапывая мёрзлую почву небольшой палочкой. Земля, глубоко взрыхлённая накануне плугом, но прихваченная первыми ночными заморозками, к утру превращалась в слежавшиеся, смёрзшиеся, склеенные пласты, надёжно удерживающие в себе клубни. И пока почва не подтаяла, приходилось растаскивать борта борозды руками, подкапывать картофель, кто чем приспособился: или палкой, как Лиза, или острым камнем. А вытащив корнеплод, прежде чем положить в мешок, надо было хорошенько отбить от него налипшую землю. Поэтому сбор шёл медленно.

Шумкин выдохнул, как загнанный конь, и засуетился под мешком, поворачиваясь к обидчице спиной:

– Шла бы ты отсюда, Света – радио не надо! Нашлась тут «Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи».

Штангист Попович распрямился и крякнул:

– Шумкин, прекрати совать партию, куда ни попадя. И не стоит срывать злость на девчонках. Чего тебе Света плохого сделала, что ты прозвал её «радио не надо»? – улыбаясь Цыганок, Саша весело поиграл мышцами. Саченко, наблюдавший за этой сценой, сделал напарнице знак вернуться обратно к грядке. Но спринтерша продолжала выставлять перед Поповичем свои и без того пухлые губы.

Осудив взглядом такое кокетство, Шумкин поспешил сбросить мешок в телегу и отойти. Напоминание о Лизе всё же оказалось аргументом, чтобы перестать жалеть себя. «Как она, такая маленькая, в этом растреклятом колхозе вообще не окочурится?» – Миша растирал своё широкое, сытое тело и мечтал о тепле.

Позже, уже сидя на обеде, он понял, почему у него нет настроения: никто не знал, что с Николиной. Медсестра отделалась за завтраком коротким «Ничего страшного, понаблюдаем».

«Понаблюдаем за чем? Потеряет Николина сознание ещё раз или нет? Или ждут, кто ещё сляжет? Поэтому и изолировали эту красавицу и никого к ней не пускают. И чего это преподы шушукаются? Может, уже кто-то что-то знает да боится проговориться? Подозрительно это всё. – Усаживаясь за стол, Шумкин впервые не обрадовался куриной лапше. И даже кусок курицы, заботливо положенный в тарелку Любой, не прибавил ему аппетита. – И эта тоже подлизывается. Не иначе как уже что-то пронюхала», – злился Шумкин на повариху. А уж когда Матвей сказал, что приехавшие ректор и его жена отказались от обеда и остались в бараке с Николиной, Мише не помогли даже свиная котлета и картофельное пюре на сливках.

– Точно эпидемия, – поделился молодой многоборец своими мыслями со Стасом, словно выпрашивая прощения за недавнюю грубость.

– Да иди ты! – отмахнулся Добров. Пессимист по натуре, он ещё больше, чем Шумкин, испугался, что с Николиной что-то не то, и что это самое «не то» может быть опасным для всех них.

Адронов, сидящий напротив, покрутил пальцем у виска, дразня обоих ребят сразу:

– Совсем, что ли, сдурели? Какая эпидемия? У Лены какие-то женские проблемы.

– Откуда ты, Игнат, это знаешь? – оживилась Кашина, впившись взглядом в коллегу прыгуна в высоту. К лапше Ира едва притронулась, котлету обнюхала с отвращением, в пюре воткнула вилку и есть не торопилась: модница-москвичка разглядывала свои отросшие и неухоженные ногти и гладила руки, успевшие покрыться цыпками. Игнат проговорил тихо, чтобы его услышали только те, кто сидит рядом: