Елена Поддубская - Конспекты на дорогах к пьедесталу. Книга 2 - Колхоз. Часть 2

– Вай пармай! Сыкорей! Сыкорей! Там Лена пез духа.

– Какая Лена?! – Горобова схватилась за грудь в области сердца – там неприятно кольнуло.

– Николина? – одновременно выкрикнули заведующий кафедрой легкой атлетики Бережной и Андронов, стоящие рядом. Савченко, повернувшись к бараку, тут же ткнул в сторону Серика пальцем:

– О, видите, Наталья Сергеевна, этот казах сказал очень матерное слово и ему – ничего?

Горобова, не обращая внимания на Гену, уже бросилась к бараку, уточняя на бегу:

– Серик, что ты такое говоришь?

– Он сказал, что Николина – пиздуха, – насмешливо повторил Гена, догоняя декана. – Хотя я не понял, что это значит.

– Да заткнись ты, Потомуша, – приказал Андронов. Он про болезнь одногруппницы знал больше, чем другие. Опоздав на практику на день, высотник и высотница ехали в Астапово вместе и успели подружиться. – Серик сказал «без духа». Понимаешь? Лена, наверное, упала в обморок и не дышит. А у Серика просто акцент, понимаешь? – от испуга и гнева Игнат кричал. Но не успели все добежать до дверей, как на крыльцо выскочила ещё одна первокурсница – Симона Сычёва, в войлочных сапогах с резиновыми калошами, в длинном вязаном свитере и без штанов.

– Николина упала в туалете и лежит как мёртвая, – выпалила она и, задыхаясь от бега, отошла в сторону, пропуская в барак декана, медсестру Татьяну Васильевну и Игната. Гена, оттиснутый за дверь, недовольно покосился на Серика:

– А я шо, шифровальщиком тут, шо ли, работаю? Всяких… нерусей понимать. «Пиз духа, без духа».

Сзади к волейболисту подошёл комсорг института Валентин Костин и, жёстко взяв Гену за локоть, развернул к ребятам лицом:

– Савченко, а вот это уже точно разжигание межнациональной розни. И такое я за тобой замечаю уже не в первый раз. Поэтому объявляю тебе выговор с занесением в учебную карту, три наряда вне очереди на погрузке и предлагаю объявить бойкот.

– Чего? – в глазах Гены забегали искорки испуга. – Какой ещё бойкот? Валёк, ты же мне друг…

Костин ответил каменным голосом:

– Я всё сказал. По-хорошему ты, Гена, видимо, не понимаешь.

В рядах студентов прошелестело одобрение, и Савченко увидел, как от него отвернулись даже безобидная Таня Маршал и инфантильный Андрей Попинко. А их товарищи по группе первого курса один-один Кашина и Штейнберг смотрели с неприязнью. Савченко с надеждой в голосе обратился к Стальнову:

– Стан, я не нарочно. Вырвалось, – но обычно лояльный ко многим и многому старшекурсник на этот раз не поддержал его.

– Вырваться, Хохол, может газ из одного места, – отрезал он. – Мужчина должен всегда отвечать за свои слова. Так что бойкот тебе на три дня. И не ной тут, как баба.

Одобрительный ропот прошёл по рядам студентов. Только Миша Соснихин и Стас Добров беспомощно пожали плечами, сожалея, что не могут противиться общему решению. Понимая, что теперь три дня с ним никто не заговорит, Гена тяжело выдохнул.

– Так тебе и надо, Ген-гематоген. Шпана недобитая, – обозвала парня Цыганок. Несмотря на их взаимную симпатию с волейболистом, Света была согласна с решением старших ребят. Ухватив Гену за рукав, она потащила его в сторону столовой: – Пошли! Теперь я с тебя в поле три шкуры спущу. И не говори, что не слышал!

– Да слышал я, слышал, – ответил Савченко и послушно пошёл за Светой; дежурные преподаватели Михеева и Бражник скомандовали идти на завтрак.

Уже через минуту из барака выбежал Бережной и, никому ничего не объясняя, понёсся в сторону бани, обгоняя колонну студентов и преподавателей первой смены.

– Потрусил запрягать Мирона, – вздохнула Ира Масевич и потёрла щёки; от волнения холод ощущался сильнее. Институтский завхоз Мирон привёз опоздавших студентов и самого Бережного ещё в среду и, загуляв в колхозе с местным кочегаром и своим начальником Блиновым, ректором по хозчасти, до сих пор в Малаховку не уехал.

– Думаешь? – переспросил гимнастку-«художницу» её одногруппник Армен Малкумов и нахмурил лоб. Похоже, их куратор действительно бежал к оранжевому уазику, что стоял на парковке возле бани.

– И думать нечего. Плохи дела, – теперь Ира-гимнастка нервно тёрла руки. Поняв её слова по-своему, Армен протянул ей большие варежки:

– Давай наденем сверху твоих, – он указал на тонкие шелковые перчатки гимнастки. – В таких замуж хорошо выходить, а не картошку собирать.

– Замуж хорошо и без перчаток, – улыбнулась Масевич, уступчиво протягивая руки.

Подобная идиллия на фоне всеобщего тягостного молчания казалась сценой не из этого спектакля.