Всеволод Георгиев - Московская живодерня (сборник)

Быков травили собаками. Для этого содержали специальных собак меделянской породы. Это были чудовища весом по сто килограммов и более. Сказать, что волкодавы – ничего не сказать. Обычный наш среднерусский волк для такой собаки был так, комар. Складки кожи свисали с шеи собаки. Волк тщетно вцеплялся в них, нанося урон шкуре, но не внутренним органам собаки. Пес головой, как пудовым ядром, сбивал волка с ног, подминал под себя и смыкал гиреподобные челюсти на его загривке. Шея у волка, конечно, толстая и крепкая, но все же это не бычья шея. Бычью шею так просто не перекусишь. Поэтому бык был достойным соперником для нескольких псов, и, если отличался силой и отвагой, у него имелся шанс выйти из схватки победителем. Бык тоже обладал складками кожи, под которыми перекатывались железные мускулы, питаемые тестостероном, бурлящим в крови быка-производителя. От боли в кровь поступало все больше и больше этого гормона, мышцы наполнялись дикой энергией, и бывало, что бык, облепленный рычащей сворой, выбивал ворота и вырывался из круга на волю. Тогда псари долго разнимали противников, оттаскивали собак, направляли утомившегося быка сначала в загон, а затем и в стойло. Иногда часть публики выскакивала на улицу за быком, чтобы наблюдать продолжение схватки, рискуя попасть на рога или под ноги разъяренного животного.

Но мало было быков, которые могли устоять против меделянских догов. Самым главным таким быком на живодерне стал бык, которого почему-то звали Борькин. Этот Борькин поначалу был просто молодым быком, весьма стеснительным и, как казалось, даже робким. Его чуть не забраковали и не отправили на бойню.

Откуда пошло это странное имечко на аглицкий манер, неизвестно. Говорили, что получил бычка хозяин живодерни за долги от мещанина Борисова. Должно быть, поначалу быку вообще кличку не положили, называли по фамилии мещанина, все равно пускать на мясо. Борькин, Борькин – так и пошло, закрепилась за быком дурацкая кличка А оно вон как получилось! По заслугам его не Борькиным кликать, а Борис Борисычем величать.

Он был силен и крупен, а также обладал редкими длинными рогами, что давало основание некоторым высказывать мысль, что его предком, видимо, случился набредший на стадо коров дикий тур. Короче, вопреки скептикам Борькин выиграл первый бой с собаками, потом второй. Может, в нем действительно текла кровь древних буйных туров? Его стали хорошо кормить, за ним стали ухаживать по-королевски, ласкать и холить. И вот он возмужал, налился свирепостью льва и хитростью леопарда. Борькина теперь выпускали только по важным датам, когда в публике присутствовали очень богатые и очень влиятельные господа, швыряющие белые ассигнации, как бумагу. Тогда делались крупные ставки, и, вне зависимости от выигрыша, публика получала ни с чем не сравнимое удовлетворение. На обычный день в манеж выпускали быка попроще, иначе собак не напасешься, а стоили они дорого.

Рога у Борькина не стачивали, и они на кончиках сияли, как два штыка. Борькин освоил все премудрости штыковой атаки и умело пользовался ею. Другим быкам часто тупили рога, надевали на них кожаные мешочки. Тогда в круг против быка высылался всадник на отличном арабском жеребце, который ловко увертывался от быка. Это был высший пилотаж. Коников этих в конюшне живодерни содержалась всего парочка, потому что воспитать и натаскивать их, сам понимаешь, задачка нешуточная.

Дед мой к травле и всем ее учениям и хитростям не касался, но всех там знал, часто ходил смотреть бой быков, в общем, был в курсе жизни.

Да, а потом произошла вот какая штука. Однажды один помещик проиграл хозяину живодерни медведя. Хозяин давно примеривался к медвежьей травле. А помещик тот, вроде пушкинского Троекурова, держал медведя, но в конце концов устал от него. Медведь – забава, пока он маленький. А как подрастет, хоть вешайся. Посмотришь – котенок, мирный, добрый, ласковый, а протянешь руку – хорошо, если успеешь отдернуть. Псаря, который за ним ухаживал с детства, стоило тому отвернуться, свалил с ног и мигом превратил в котлету. Хоронили в закрытом гробу. И вымахал тот медведь не в пример обыкновенному. Помещик специально выписал медвежонка откуда-то с Камчатки или Алеутских островов, а может, и с самой Аляски.

Когда доставили медведя на живодерню, он еще рос, но уже тогда был чуть не по плечо смотрителю. Да, и это когда не на двух, а на четырех лапах стоял. Конь да и только. Хоть верхом садись. На нем помещик ездил таким макаром, пока медведь был еще мишкой, а не Михайло Потапычем. Помещик вообще с причудами был и назвал медвежонка Вольдемаром. Почему Вольдемаром, пес его знает. Ну, Вольдемар и Вольдемар. Короче, прибыл Вольдемар на живодерню настоящим зверем, хитрым, сильным, хищным, но с виду добродушным, а весил не меньше 30 пудов. Помещик собак своих брудастых против него и не помышлял ставить: прихлопнет одним махом. Не то – меделянский дог, его лапой в воздух не подбросишь.