Андрей Глебов - Ловушка для Хамелеона

– Дядя из Парижа передавал две пачки!

– А мог бы три.

– Неужели весь выпили? – он сделал вид, что не расслышал замечания. – Что-то он подозрительно быстро кончился.

– Одну я отдала маме! Ты же знаешь, как она обожает кофе! – жена поставила перед мужем чашку с блюдцем. – А другую, естественно, выпили.

– Так, значит, – тихо произнёс Жорик задребезжавшим от раздражения голосом. – Я несу всё в дом, в семью, а ты всё раздаёшь! Налево и направо!

– Ну как ты можешь говорить такое! – всплеснула руками Люда.

– А разве не так?

– У тебя сформировалась мещанская позиция? Конечно не так! Но если для тебя это болезненно, и один пакетик кофе для тебя важнее родственных чувств… – она блеснула обиженным взглядом. – Что ж! Учту обвинения и исправлюсь!

– Никто тебя не обвиняет! – Жорик сунул в банку чайную ложку и зачерпнул порошок.

– Тогда упрекаешь, – изменила формулировку Люда.

– Да нет же! – кофейная пыльца разлетелась по клеёнке. – Чёрт!

– Не сори!

– Сорри! – извинился Жорик и швырнул ложку в чашку.

– И не бей посуду! Это наш свадебный сервиз! Саксонский фарфор!

– Этот фарфор требует настоящий кофе, а не этот суррогат!

– Ну, так достань!

– Чтобы потом спрашивать – где? Лучше послушай меня, Людок, очень внимательно! – Жорик откинулся на спинку стула и скрестил на груди руки. – Я востоковед, а не фарцовщик. И у меня нет возможностей, да и желания решать вопросы по устранению дефицита. Этим должно заниматься государство. Слава Всевышнему, мой отец обеспечил нас на первое время всем необходимым. Эта кооперативная квартира была приобретена для нас моими родителями. Машина – тоже. Даже мебель – он провёл подбородком слева направо по пространству кухни. – Также на их деньги, – он сделал многозначительную паузу и продолжил. – Стажировку за границей тоже они помогли организовать. Работа в АПН – благодаря связям отца. И тебя, не забывай, в «Интурист» взяли по его протекции.

– Покорнейше благодарю! Только если хочешь знать, я написала заявление об увольнении! – это был даже не козырь, а сокрушительный удар припасённой «пустышкой» забивающего насмерть козла.

– Как? – для него это был настоящий нокдаун.

– А вот так! Не нравится мне быть гидом-переводчиком! Чувствуя себя прислугой! И арабы со своими откровенными взглядами надоели! Решено! Окончательно и бесповоротно! В понедельник подаю заявление! Сегодня не стала, не хотела начальству портить настроение на уик-энд.

– А для меня, я понимаю, ты эту новость приберегла на десерт! – Жорик вцепился пальцами в край стола.

– Хотела обсудить это в спокойной обстановке, но ты сцену устроил по поводу кофе.

– Я?

– Ты!

– Ну, всё! – не нашёлся, что сказать Жорик и встал. – С меня хватит!

Он собрал бумаги, сложил их в дипломат, взял ключи от машины, обулся и стал надевать куртку.

– Куда? – полюбопытствовала Люда.

– В Йемен! – тявкнул Жорик. – За свежим урожаем мокко! Мешка хватит?

– Жорик, ну прекрати! – её лицо приобрело выражение просительницы в кабинете всесильного чиновника. – Не надо никуда ехать!

– Надо! – он взялся за дверную ручку.

– Хочешь, я извинюсь!

– Нет!

– Ну, я виновата! – она встала на цыпочки и чмокнула мужа в щёку. – Давай сюда дипломат.

Он едва не поддался на уговоры, но уязвлённое мужское самолюбие дёрнуло его за язык.

– Отстань! – звякнул колокол.

Дверь хлопнула, и на бетонные ступени посыпались удары удалявшихся штиблет. Жорик не стал вызывать лифт, не дав жене возможности удержать себя на лестничной площадке.

Огорчённая разладом Люда вернулась в квартиру и заплакала, роняя капли соли в раскрытую сахарницу. Обиженный же Жорик выгнал из гаража ВАЗовскую шестёрку и погнал её в центр города.

Вождение успокаивало. Свободная от машин дорога не требовала к себе пристального внимания и сосредоточенности. Горечь постепенно исчезала, уходя в песок тяжёлой влагой. Жорик не заметил, как доехал до Садового кольца, перебрался через Москва-реку по Крымскому мосту и выкатил на Ленинский проспект. Только завидев стелу с памятником Гагарину, он сообразил, где находится. Жорик колесил в юго-западном направлении ещё минут пятнадцать, потом развернулся и, останавливаясь на светофорах и роняя пепел в приспущенное окно, поехал обратно. Мелькавшая за окном Москва, не верившая ни слезам, ни жалобам, напустила матовую плёнку сумерек и неожиданно разрыдалась мелким дождиком. У неё сегодня тоже было гадкое настроение.