Андрей Глебов - Ловушка для Хамелеона

– Может, присядем?

– А? – встрепенулся Сергей и, поняв, что ему предлагают, подставил стул, а сам сел в угол дивана.

«Чёрт! Цыган! – продолжала работу мысль. – Он же подогревал солдат дурью! Клубок размотали, и теперь думают, что и я анашист! Зараза! А если тут вовсе не это! Может, ниточка из Германии? Узнали про западноберлинскую свалку? Про прослушивание на боевом дежурстве «Голоса Америки»? Или про выход в эфир открытым текстом? Вот так заваруха! Теперь только держись!»

– Сергей! – голос капитана пробился как сквозь ватные тампоны. – Знаешь что, давай-ка сначала в самом деле попьём чаю.

– Ага! – Острогор взвился распрямившейся пружиной. – Сейчас принесу!

– Неси, а я пока твою библиотеку посмотрю! – Нурланов поднялся со стула и подошёл к навесным полкам с книгами. – Разрешишь?

– Да что вы спрашиваете!

И он умчался за посудой, оставив гостя в отличном настроении. На тонких губах капитана затеплилась улыбка. Он был рад ошеломительному эффекту, произведённому им на парня. Биографию Острогора он знал назубок, в ней для него не было ни белых, ни чёрных пятен. Оставалось пустить зонт при непосредственном контакте, а потом вывернуть Острогора наизнанку. А пока он вытянул за корешок томик Фейхтвангера «Лисы в винограднике» и присел на диван полистать томик немецкого классика.

Глава 7. Москва и не москвичи

Мужчина с худым вытянутым лицом и несколько тяжёловатой для его наружности квадратной челюстью уверенно вёл автомобиль по хорошо выученным за два года улицам враждебного города. Его цепкий взгляд, зорко следивший за дорогой, словно зеркальный объектив фотоаппарата, фиксировал кадры, откладывая их в хранилище натренированной памяти. Любой предмет, любая деталь, даже самая незначительная, как это могло показаться какому-нибудь обывателю, могла ему пригодиться. В его классификаторе не было раздела «пустяки»: всякий нюанс или сущая мелочь имели вес и ценность.

Мелочи – это исходный материал, формирующий общую ситуацию. Это гранула базальта или крохотный кубик смальты, выкладывающиеся под рукой мастера в мозаичное полотно. Детали создают шедевры и плетут сложные узоры.

Водитель плавно вписался в поворот и поднял глаза на зеркало заднего вида. Белая «Волга», идущая третьей от него по счёту в потоке машин, по-прежнему следовала за ним неотступно. Её крыша, «провалившаяся» от линии воображаемой плоскости в ряду прочих поверхностей легковых машин, свидетельствовала о большой массе автомобиля. Спецаппаратура, установленная в багажнике, весила немало.

Ричард Стоун глубже утопил педаль акселератора, и чёрный «Форд» прибавил скорость, вливаясь в поток, гудящий на проспекте Калинина. Висевший на хвосте «Газ 24» отстал и вскоре вовсе исчез из поля зрения. На Большой Каменный мост американец поднимался без привычного эскорта.

Стоун всегда ездил один. Того требовал его специфический род деятельности. Но как же ему хотелось, и как же он мечтал о личном водителе. Как у посла. Но пока его статус не позволял иметь такой особой привилегии. Ничего… Когда он взберётся на вершину своей карьеры, то непременно возьмёт себе шофёром молоденькую женщину! По примеру генерала Эйзенхаура. Но обязательно превосходящую Кэй Сомерсби по всем антропометрическим данным!

Выскочивший из правого ряда «Жигулёнок» заставил его резко нажать педаль тормоза. Видение очаровательной красотки, мягко обжимавшей холёными ручками рулевое колесо и излучавшую вселенскую преданность своему патрону, исчезло безвозвратно, оставив после себя шлейф сладковатого запаха духов. Но это был обман яркого привидения. С его губ слетело короткое бранное слово.

Снежинки, бьющиеся белыми мухами в ветровое стекло, разлетались в стороны, падая на асфальт и в чёрную воду Москва-реки. Выросший сундук Дома на набережной, с его многочисленными мемориальными досками жертв, принесёнными Сталиным всепожирающему и ненасытному Молоху Власти, тяготил своей давящей угрюмостью обители коммунистических призраков. Но Стоун уже привык к этому каменному саркофагу, перестав испытывать к нему неприятные эмоции. В этом была заслуга расположенного в здании театра эстрады, куда он порой наведывался на концерты. Шила в мешке не спрятать, как говорят русские: нравились ему концерты некоторых советских артистов.

Спустившись на набережную, он бросил взгляд на Большой кремлёвский дворец и тусклые, в отсутствие солнца, тюрбаны храмовых куполов (смогли же итальянцы создать для московитов такую красоту!), проверил за собой «хвост», его не было – и сбавил скорость, подкатывая к дверям театральных касс.