Дарья Орлова - Грани. Начало

Помимо сложности сбора сырья в виде цветков, приготовления самой жевательной вытяжки и сохранения здравого рассудка во время всех алхимических манипуляций, необходимо также помнить и о побочном эффекте – зависимости. Попробовав раз, человек больше не может обходиться без нее. Вдобавок на его жизнь тотчас начинают покушаться преступники всех каст и промыслов.

Готовая вытяжка обладает неестественным розовым цветом и резким кислым запахом, напоминающим прокисшую бражку. Разжевав субстрат до практически жидкого состояния, человек должен выплюнуть его на твердую поверхность, через которую надобно пройти. После прохода через поверхность спустя какое-то время следы от гербеллы растворяются и примерно через час исчезают окончательно. Именно поэтому воры и грабители так любят и ценят ее. Из любой сокровищницы и кладовой можно вынести несметное количество богатств. Гербелла с давних времен приносила разбойникам обильный урожай монет, шелков, драгоценностей.

В другом свертке лежали еще шесть жевательных шариков, этого хватило бы на шесть достаточно плотных каменных стен, защищающих сокровищницы и кладовые. Сколько замков можно было обойти, сколько добра можно было бы незаметно вынести!

Мой брат долгое время обучался знахарству, он активно использовал гербеллу в своих снадобьях – в умеренных дозах она была способна даже вылечить безумие. Но самое интересное его открытие заключалось в «степени проходимости» гербеллы.

В нашем доме, где Тинган частенько запирался по нескольку дней в своей крохотной лаборатории, царил извечный хаос, в котором, казалось, мог найти закономерность только брат. Колбочки и баночки, расставленные со сверхъестественной аккуратностью, соседствовали с бесчисленными книгами и манускриптами, не то специально оставленными на этих местах, не то очутившимися там совершенно случайно и забытыми навеки. Пятна чернил и каких-то невиданных снадобий то тут, то там свидетельствовали о трудах безумного ученого, не потрудившегося убрать за собой. Порой желавшему войти в эту обитель запретных знаний приходилась ждать часами, а то и днями, чтобы хозяин этого небольшого мирка мог прокрасться к двери и отворить не слишком желанному гостю, посмевшему отвлечь его от поглощения и переваривания новой книги или тальмаха. Тинган был жаден, его бесконечный аппетит к новым знаниям подогревался с каждым новым шагом, с каждой новой открытой формулой. Он менялся сам, а вместе с ним и менялись его записи. Почерк становился все более крючкообразным и заковыристым, со временем он стал нечитаем ни для кого, кроме брата. С горбатыми буквами стали соседствовать неразборчивыекаракули-цифры, напоминавшие скорее маленьких смешных животных, нежели понятные знаки.

Захламленность и беспорядок разбавляли изящные ароматы и разноцветные клубы дыма – порождения очередных экспериментов. В этом странном и живом эфире обитал тот, кого я видела в последний раз четыре года назад.

Из того дня в памяти отложились только звуки и запахи, которые обманывали глаза. Высокие стулья загораживали обзор – через них никак не удавалось увидеть лицо экспериментатора. До меня доносилось только сосредоточенное сопение – верх концентрации, на которую был способен Тинган. Вдох, выдох. Вдох, выдох. И вдруг – странный звук. Кто-то плюнул, скорее всего, на пол или в сторону – и все вокруг замолчало. Не выдержав накала, с трудом я пробралась через стопки фолиантов, зацепив несколько рукописных талмудов, и с треском, чертыхаясь, рухнула на скользкий пол, усеянный розовыми пятнами.

Брата нигде не было. Сладковато-кислый запах наполнял воздух вокруг, дурманя своим ароматом и сбивая с толку. Приторный до неприятного кумар постепенно стал улетучиваться, открывая вид на крохотную книжонку, не по-хозяйски валяющуюся у опрокинутого деревянного стула. Ее темную ветхую обложку украшали несколько крупных пятен ярко-розового крема, как бы случайно сделанных впопыхах. Хозяин книжонки не успел ее отмыть от этих ярких следов и вынужден был куда-то удалиться. Или исчезнуть. Именно, ее хозяин не успел ее очистить – он попросту исчез. Так же внезапно, как прекратилось и прерывистое сопение взволнованного Тингана. В этой комнате его не было. Как не было и нигде в доме. Брат испарился, оставив после себя горы разбросанных рукописных страниц и розовую пенку, размазанную по обложке книги.

Стон прозвучал откуда-то издалека – с улицы. Наткнувшись на брата в саду, мне удалось восстановить картину происходящего. Обескураженный, шел он по высокой траве, жадно хватаясь за ветви деревьев и обрывая листву, вдыхая аромат сорванной зелени. Пытаясь надышаться воздухом, ни слова не мог он произнести и издавал лишь отдельные звуки. Наконец послышались тихие слова: