Виктор Кадыров - Иная планета (сборник)

– Я бы всем рассказал, к чему Беловежский заговор приведет. Как Горбачев, а потом Ельцин великую державу развалят. Людей по миру с сумой пустят!

– Так тебе бы и поверили! – с сарказмом заметил я. – В психушку посадили бы и правильно сделали бы. Кто бы в такую ахинею поверил?

– А кто такую ахинею в жизнь воплотил? – не унимался Мишка.

– Это, может быть, Пентагон такую стратегию разработал, – предположил Серега. – Американцы только и мечтали, чтобы Союз грохнулся.

– Жаль, что Машину Времени придумать нельзя, – взгрустнул Мишка. – Я бы в прошлое вернулся. Я бы его изменил.

Едва он проговорил это, как до нас донеслись звуки музыки. Играл духовой оркестр. Мы затихли и прислушались. Оркестр играл на старой площади. Мы различили гул многотысячной толпы и с недоумением посмотрели друг на друга.

Мишка первый нарушил молчание:

– Вы что-нибудь понимаете?

Мы с Сергеем переглянулись ошарашенно.

– Похоже на парад, – дрожащим голосом произнес Сергей.

– Какой, к черту, парад на старой площади? – возмутился я. – Там уже, почитай, лет тридцать никаких парадов не проводят. С тех пор, как «Белый дом» и новую площадь отстроили. Да и какие сейчас парады? У нас люди только на митинги или мародерствовать собираются.

Оркестр выводил «Прощание славянки», раздавались приветственные лозунги, и им отвечал многотысячный рев толпы: «У-р-р-а-а!!!» На старой площади что-то происходило. Мы с испугом посмотрели в ту сторону, но деревья парка скрывали площадь. Виднелись лишь толпы людей, которые проходили мимо старого дома правительства.

И тут грянул гимн Советского Союза. Нас словно ветром подхватило со скамейки и понесло в сторону старой площади.

На прилегающей улице было полно народу. Люди стояли большими группами, громко разговаривали и смеялись, где-то пели нестройными голосами, в одном месте даже пытались танцевать под гармошку. То тут, то там мы замечали, как бутылка ходила по кругу и раздавался звон стаканов. Но что поразило нашу троицу больше всего, так это плакаты в руках стоящих на дороге людей. С замершим от удивления сердцем мы вглядывались в лики давно забытых «вождей».

– Суслов, Громыко, Подгорный… – словно молитву шептал тихо Мишка. – Этого не помню, кажется, Рашидов. А это – Кунаев.

Человек с плакатом, стоящий впереди ближайшей к нам группы, повернулся в нашу сторону, и нашему взору предстал бровастый портрет «дорогого Леонида Ильича Брежнева», грудь которого была увешана орденами и медалями. Мы ахнули.

Гам томящейся в очереди толпы перекрывал грохот музыки со старой площади, куда потихоньку подвигались все стоящие. Время от времени слышны были зычные возгласы громкоговорителей: «Слава Коммунистической партии Советского Союза! У-р-а-а!», «Слава советскому народу – строителю коммунизма! У-р-а-а!», и им отвечал мощный хор полупьяных людей, гордо вышагивающих по площади.

Мы потеряли чувство времени и шли к старой площади совершенно ошарашенные. Тут грянул новый лозунг: «Да здравствует Первое мая, День солидарности всех трудящихся! У-р-а-а!» Мы непонимающе переглянулись. Я встретил своих давних приятелей 24 сентября 2000 года. Листву деревьев уже тронуло золото наступившей осени. Какой может быть май?! Мы почти бегом добрались до площади.

На втором этаже мощного серого здания правительства, построенного в эпоху сталинского классицизма в форме трибуны, увенчанной каменными флагами, стояли какие-то люди и приветственно махали руками проходившим мимо здания демонстрантам. Те поднимали головы, жадно ели стоящих на трибуне восторженными глазами и в ответ тоже махали руками. Развевались знамена, плыли мимо нас плакаты давно почивших в бозе «великих старцев».

Внезапно я вздрогнул. На меня словно вылили ушат холодной воды. Я осознал весь ужас происходящего. На одной из машин, плотно увешанной щитами и транспарантами, я заметил надпись: «1973 год». Я, не в силах произнести ни слова, только тыкал вытянутым пальцем в направлении надписи и толкал своих друзей в спину. Хмель, словно туман в лучах солнца, испарялся из моего мозга.

Что, если моя жена и дети остались там, в 2000 году? Как я их встречу?! Через 27 лет?! Да и как появятся мои дети, если меня не будет в тот момент, когда я их зачал?! Да и будет ли моя дорогая Клава моей женой?! Вопросы, как обухом топора, били по моей несчастной голове, выбивая невольно наворачивающиеся на глаза слезы. Я оглянулся на товарищей. Мишка как зачарованный смотрел на плывущих по площади демонстрантов, и по его лицу тоже струились слезы. О чем он думал? Я представил себе, как Мишка говорит пламенные речи, осуждает Горбачева, Ельцина, Акаева, и на душе стало тягуче-тоскливо и страшно. Ведь нас запишут в диссиденты и во врагов народа! Психушка нам обеспечена, если не зона в Магадане.