Лидия Девушкина-Соммэ - Франция-Россия. Туда и обратно. Вечное движение

– «Мы ждем перемен»! Прекрасная песня. Виктор Цой! Как смело. У нас и правда скоро будут перемены. Во всей стране, а не только у Танюшки. Будет настоящая общественная жизнь, а не мещанское личное счастье. Мы еще увидим небо в алмазах.

Народ секунду потоптался на месте и, не прощаясь, продолжил путь кому куда следовало.

– К власти придут сильные коммунистические лидеры! – горячим шепотом стал выкликать новые лозунги Вадим Коробкин, адресуя их аудитории из двух человек. – Не чета этим старперам и некрофилам.

– Как ты сказал? Старперы я, допустим, понял, хотя это грубо. Среди нас есть девушки. А что такое некрофилы? – сделал стройную стойку Вадим Бирюков.

– Нельзя и слова сказать. Ты стукач что ли? – озираясь по сторонам, прошептал Вадим Коробкин.

– Сам ты стукач, – степенно, неторопливо отреагировал второй Вадим. – Провокатор. Вызываешь на откровенность – приемчик, известный всему миру.

– Мальчики, не ссорьтесь! – хлопнула Таня по руке Вадима Бирюкова. – Вадик, уймись. – Таня для простоты звала его Вадик, а того, Коробкина, – Вадимчик. Последний был откровенно мал ростом.

– Что ты сказал? Ну-ка, повтори, – наступал Вадимчик. Внезапно он решил придать разговору иное русло:

– Таня, пойдем, я тебя провожу. Этот чувак откровенно опасен. Все истосковались по переменам, все буквально страждут перемен, а этот чувак – как премудрый пескарь. Не иначе он из КГБ. Пошли. Нам с такими товарыщщами не по пути.

– Да, держи вора, – огрызнулся Вадик.

– Мы ждем перемен! – повысил голос, почти пропел Вадимчик.

– Имеются в виду школьные перемены. Разве не видно из контекста песни? Этот чувак – Виктор Цой – вовсе не антисоветчик. Ты ему не клей лишнего.

– Мы ждем перемен, – на полтона ниже пропел фальшиво-угрожающе Вадимчик. И властно схватил Таню чуть выше запястья.

«Сейчас подерутся, – с испуганной истомой подумала Таня. – Из-за меня. А какой-то Переведенцев все пишет, что женихов в стране нет. Во всех газетах пишет. Говорят, на гонорары уже кооперативную квартиру построил. Ни у кого женихов нет, а у меня будут сразу два… Иметь выбор для такого дела – это очень важно. Хотя замуж не так и хочется, боязно все-таки, вдруг неприятности пойдут, ссориться-драться начнем или мне здоровье не позволит…»

– Перемен! Это вам не бухты-барахты. В такой большой и уставшей от войны стране – перемены! – продолжал бороться за свое Вадик, обреченно глядя в переносицу Тане. – Перемены должны вводиться в плановом порядке. А то выйдет мировой пожар. И после драки будем махать кулаками. Размечтался… перемены…

– Да ладно тебе, Илья – пророк, – держа Таню за руку и делая ей сильными пальцами врача все больнее и больнее, опять раздраженно возразил Вадику Вадимчик. – Надоело эту шарманку слушать. Пошли, я хочу тебя со страшной силой, – уже шепотом на ушко Тане.

Полубезумным взглядом Вадик проводил свежеиспеченную сладкую пару глазами. Он был бессилен «сделать лицо». Это потом настала эпоха менеджеров, которые выучились имиджелогии. И которые знали, какое где делать лицо. Но были ли когда-нибудь влюблены эти менеджеры по-настоящему? Вместо любви свальный секс, прагматизм, имидж, депрессия, офисная мебель, платные услуги по прейскуранту и вне его… И Вадик не дожил до такой эпохи. Он с горя попросился на афганский фронт медбратом и погиб после 10 месяцев службы на обратном пути в самолете, еще не долетевшем до границы.

Честно говоря, Тане нравились оба, может быть, Вадик даже больше, и она навсегда запомнила это выражение – «в плановом порядке».

Через 9 месяцев, но в неплановом порядке, родился Мишаня Коробкин.

Общественность нервного отделения, узрев и поняв, что Таня беременна конкретно от Вадимчика, не стала вмешиваться в процесс, тогда доля матерей-одиночек достигла по стране рекордных уровней. Общественность даже в лице профкома заняла выжидательную позицию, собирая деньги на приданое и на коляску. Деньги давали охотно. Вадимчик целыми днями в своем кабинете мурлыкал Цоя, особенно куплет из его новой песни:

Коллеги через Вадимчикову медсестру тетю Иру просили передать, чтобы он вообще не пел, мол, достал уже своим фальшивым голосом. И что Цоя не мурлычут, а скандируют. Тетя Ира смущенно разводила руками: «Ну и чо теперь прикажете мне делать? Может быть, ему на душе плохо, пусть поет».