А ячмень не проходил. Тогда бабушка вытащила из духовки сковородку с треугольниками и предложила:
«Давай, скажи, что никогда не будешь есть уголки от очпочмаков». Мальчик обрадовался, поклялся. И бабушка дала ему горячий треугольник с картошкой и гусиным мясом. Ирек впервые отломил уголки. Они остались лежать на тарелке, как сошедший с глаза ячмень, который, кстати, и правда сошел вскоре после клятвы.
С тех пор Ирек не ел уголки очпочмаков. И ему понравилось изобретать свои собственные заповеди и соблюдать их. Он не брился по средам и четвергам, считая эти дни наиболее тяжелыми, и к пятнице делался колючим. Он всегда доедал яблоко подчистую, ни огрызка, ни зернышка не оставляя, потому что яблоко должно полностью исчезнуть в человеке. Никогда не изменял жене. Даже не помышлял об этом. Верность была у него в крови. Резеда это чувствовала и радовалась, что именно ее Ирек выбрал для жизни. Пуще прежнего восхищалась Сухарем, который привел свою хозяйку к счастью.
– Мама! Давай сошьем мне какое-нибудь красивое платье, чтоб на свадьбу к Айгуль пойти!
– Ты же говорила, что в магазинах можно все купить? – поддела ее Суфия.
– Мамочка, у меня терпения не хватит. Я бы и сама сшила, но, честно говоря, зрение портится, слабость… Простуда, должно быть…
– Запасные колготки в пакете. Трусики с майкой там же. И велели сдать шестьдесят рублей на порошки, – говорила Амина, надевая брату перчатки. – Пап, ты слышишь?
Ирек съежился от осеннего ветра так, что исчезла шея. Он присел на корточки рядом с детьми и попытался заглянуть дочери в глаза.
– Ты тетрадь по математике не забыла?
– Мунир, если опять нажалуются на тебя, что ты не ешь, я тебе задам. Мультики смотреть запрещу, – сказала Амина, поправляя отцу шарф.
– А мне папа разрешит!
– Ты сможешь забрать его? У меня сегодня семь уроков. И надо к контрольной готовиться. Поэтому – будь добр.
И Амина быстрым шагом направилась в школу. Ирек рассеянно посмотрел ей вслед.
Каждое утро Суфия стерилизовала литровую банку, наливала в нее легкий бульон, закрывала капроновой крышкой и кутала в теплые тряпки. Но в дороге бульон все равно остывал, и приходилось подогревать в больнице кипятильником, хоть это и запрещено. Как и включать фен. Единственное, что можно, – заряжать телефон. Но женщины только и жили тем, что нельзя. Мыли и сушили последние свои волосы, смотрелись в карманные зеркала, мазались кремами и щебетали о пустяках: Резеда и еще три женщины в двадцатиметровой палате доживали свою женскую жизнь, мучаясь страшными болями, но изо всех сил стараясь быть красивыми. У женщин были дети и мужья. Была и беременная. Врачи долго не могли решить, что делать: оставить ребенка без матери или мать без ребенка? Решили мать без ребенка оставить – зачем он ей, ведь она все равно скоро умрет. И сунули на подпись какую-то бумажку. А беременная не решалась подписать. Так и лежала бумажка в тумбочке. Врачи ругались и торопили женщину. Говорили, что, если подпишет, еще года три проживет.
Ирек целыми днями развозил фрукты по торговым точкам. Вечером что есть сил мчался в свой поселок и выпивал с кем-нибудь. Домой приходил под утро. Старался не шуметь, но всегда натыкался на что-то, и Амина просыпалась. Разогревала еду, ставила перед отцом тарелку. Ирек съедал и засыпал за столом…
Снилась ему беременная Резеда, которая плакала на кухне над подгоревшей гречкой: «Родится шалопай. Где он будет бегать? А другие наши дети? Дочь и сын – это только начало! В шестнадцать лет мне нагадали близнецов!» Ирек любовался своей женой и соображал, где достать не очень дорогой сруб, чтобы создать не просто детскую, а иной мир. Настоящий деревенский дом с печкой и длинной, от потолка до пола, колыбелью. С деревянным конем-качалкой, с разноцветными дорожками-половиками и вышитой, нанизанной на веревку занавеской. Жена говорила мужу, чтобы управился он со стройкой до рождения первенца, но, не дождавшись даже фундамента, наняла рабочих, которых Ирек разогнал. Тогда Резеда впервые ушла от мужа. А он назавтра привел жену обратно, усадил на диван и сказал: «Я привык все делать сам. У нас будет просторный дом для наших детей. Шей для них пеленки, целуйся со своим конем. А стройкой буду заниматься я. Ты все поняла?»
…Громко заржал в деннике конь. Ирек мгновенно проснулся, вывел Сухаря в поле, привязал там, а сам поехал в больницу к своей жене.
– В шестнадцать лет мне нагадали близнецов… Если бы они у нас родились, я бы назвала их как нас с тобой.
Читать дальше