Андрей Куршин - Записки пьяного фельдшера, или О чем молчат души

В тот день каким-то чудом, иначе я сказать не могу, в вену мы попали, и препараты успешно в неё прожурчали. Однако счастливого исхода, как в большинстве фильмов, не последовало. Продолжая «качать» (термин, произошедший от слова «откачивать», кое в свою очередь означает СЛР), мы с нетерпением ожидали реанимационную бригаду, веря в то, что они приедут, совершат чудо и сердце запустится, и человек выживет, и всё будет хорошо.

И вот счастливый момент: рядом, затормозив на заледеневшей почве, остановилась машина реанимации. Открыв дверь «газели» и только заглянув в неё, реаниматолог скомандовал сворачивать мероприятия.

Привычка не спорить с начальством сработала безотказно: мы убрали руки от пациента. Следующая команда относилась уже к фельдшеру рем-бригады, которая заключалась в наложении электродов от электрокардиографа (он же старый добрый ЭКГ). Зафиксировав изолинию (ровная линия, которую вы можете наблюдать на мониторах в любом сериале, когда у актёра якобы останавливается сердце), мне было велено заполнить посмертный эпикриз, после чего бригада реанимации отчалила в закат, оставив нас наедине уже с трупом.

Какое-то время я тупо смотрел на плоды своей деятельности: весь салон в нечистотах, форма примерно в том же. Повсюду разбросаны ампулы, салфетки и упаковки. Несмотря на минусовую температуру на улице и в салоне, и я, и Лена (а то всё санитарка, да санитарка) мокрые от пота. Столько трудов и усилий ради того, чтобы получить взамен ничто? К такому жизнь меня не готовила, до этого дня меня вообще, судя по всему, носили за пазухой и оберегали от бед.

Грузно вывалившись из салона, я посмотрел на товарищей почившего и грустно помотал головой в стороны, показывая, что, мол, не спасли.

– Спасибо, – подошёл ко мне один из них и протянул руку.

– Ээээ, да не за что, – промямлил я в ответ, пожимая её.

Для меня стало шоком, что меня благодарили не за то, что я спас человека, а хотя бы попытался спасти. Воспитанный на «Докторе Хаусе» и «Анатомии страсти», я считал нормой сражение за человеческую жизнь, но, как водится, опять оказался не прав.

Попросив сигарету, я задумался о том, что не курил уже четыре месяца, а ещё о том, что нужно заехать в ларёк за пачкой, потому что войну с никотиновой зависимостью я проиграл всухую.

На этом история не обрела свой конец. Оказывается, что у нас не всё схвачено, и мы не можем просто бросить труп на дорогу и поехать пить чай, как почему-то думают многие. Отзвонившись диспетчеру, мы покатили сначала к зданию Следственного комитета, где вся бригада (включая водителя) была опрошена, а затем салон нашей «газели» (да-да, тело мужчины до сих пор находилось там) был досконально отфотографирован. И уже после этого мы получили добро на транспортировку тела в морг, где неулыбчивый санитар, как две капли воды похожий на Кипелова, забрал труп в недра подвальных помещений.

Хотелось бы на этом закончить, но и тут облом: все тела, которые пытались реанимировать медицинские бригады (а порой и не только медицинские) и смерть которых не носит заведомо биологический характер (старость, инвалидность, онкология и др.), подлежат обязательному вскрытию. Вне зависимости от пола, возраста, вероисповедания и прочего. То есть если религия говорит о том, что вскрывать умершего категорически нельзя, а тело нужно предать огню, но при этом обстоятельства смерти хоть на йоту туманны, – ничего не выйдет. Закон есть закон. Вскрыть, значит вскрыть. Причем, как правило, ищут не только точную причину смерти, но и возможные оплошности медиков, чтобы потом, в случае чего, насадить их на кол. И поверьте, не так и редко насаживают, ага.

Той ночью спалось мне отвратительно. Во-первых, спали мы на больничных кушетках, накрывшись тонкими шерстяными одеялами и их же используя вместо подушки. А во-вторых, меня тяготило торжественное открытие собственного кладбища. Вокруг царила прямо-таки идиллия: коллеги спали сладким сном, кто-то посапывал, кто-то откровенно храпел, даже пациенты, казалось, решили не болеть этой ночью. Наконец, по прошествии двух часов остервенелого ворочанья с боку на бок мне удалось задремать.

А вот сон, приснившийся мне в ту ночь, был очень даже интересным.

Это был один из тех снов, которые называют осознанными. Я мог управлять своими движениями, мыслями, даже осознавать, что сплю.

Итак, я находился в узком больничном коридоре. То, что он был больничным, ничего не выдавало, но я это почему-то понимал. Быть может, из-за присущей для больниц плитки и аскетичности помещения. Я стоял, прислонившись к стене, а напротив меня располагались стандартные больничные стулья, на которых сидели люди. Справа коридор уходил вдаль. Очень далеко уходил, конца видно не было. Точнее, даже не так, скорее, мозг создал такую иллюзию, использовав затемнение, как будто там просто разом перегорели все лампы и конец коридора мягко погружался во мрак.