Розалия Степанчук - Крутые горки бытия

– Эй ты, отпусти девчонку, видишь, она не хочет с тобой идти!

Парень продолжал тащить упирающуюся девушку. Тогда Павел спрыгнул с полки. Одной рукой он подтолкнул девушку на место, другой – вытолкнул парня из купе, невольно взглянув ему в лицо.

Лицо его было узким и бледным, с острым подбородком, плотно сжатыми тонкими и сухими губами длинного рта, как у акулы, и пронзительно-чёрными щёлками глаз. Его злоба и агрессия волнами расходилась вокруг, передаваясь, словно заразная болезнь.

– Тебе, мужик, жить надоело? – Осведомился он неожиданно тихим медоточивым голосом:

– Сиди тихо, и не лезь, куда не просят, а то пожалеешь.

Но Павла, неожиданно для него самого, охватила дерзкая решимость приструнить наглеца. Они вышли в тамбур – Павел шёл впереди. И тут он почувствовал короткий, как укус змеи, укол на бедре.

Сумрачный серый тамбур вдруг закружился вокруг него, свиваясь петлями, выворачиваясь наизнанку. Перед глазами всё стало расплываться, стало крохотным, точно он смотрел издалека. Пол и потолок тамбура словно поменялись местами. Только глаза парня – чёрные, жгучие, точно угли, притягивали, не отпуская его. Павел поднял руки к лицу, пытаясь защититься. Он зашатался, пытаясь совладать с чернотой, которая вот-вот уже грозила охватить его. Потом почувствовал сильный удар в голову, но боли не ощутил, и, молча, полетел в небытие…

К Павлу подошла медсестра, она с тревогой смотрела на него.

– Вам что-то приснилось? Может позвать врача? Вы что-то вспомнили? Расскажите мне, Вам станет легче.

– Я вспомнил человека, он хотел меня убить, – он удивился, что смог сказать целую фразу.

– Опишите мне его лицо, а я нарисую, я сумею. Зовите меня Галя.

Она и правда, хорошо рисовала. С его слов у неё получился довольно точный карандашный портрет злодея. Потом, с его же слов, нарисовала портреты девушки и проводницы. Боясь, что яркие впечатления от сна быстро исчезнут, как бывало не раз, он, торопясь, стараясь говорить чётче, попытался передать ей то, что с ним случилось в тот день. Она слушала и запоминала. Он изнемогал от напряжения, но, в то же время, ему казалось, что он сбросил с души уже второй камень из той глыбы беспамятства, что давила на него, не давая ему жить – своё имя и убийцу.

Он не смог вспомнить, откуда и куда ехал – это были вопросы для его будущего, но теперь точно знал, что имя его Павел, что он ехал в поезде, запомнил проводницу, бандита и девушку, которую он защитил. Галя добавила, что в больницу его доставили 1 августа, а теперь был конец февраля. Значит, он находится в больнице почти 7 месяцев.

После эйфории, вызванной воспоминаниями, его снова с головой накрыла депрессия. Он целыми днями лежал, отвернувшись к стене, и думал:

– Сколько я ещё пролежу здесь? А потом куда деваться? Ни крыши над головой, ни денег, ни документов, ни родных, ни знакомых. Одежды и обуви тоже нет.

К жизни его возвращали только медсестра Галя, её сменщица Кристина или санитарка, баба Зина.

Бабе Зине было под 60 лет. Всю жизнь она проработала в колхозе. Пенсия, которую ей назначили, прокормить её не могла. Как колхоз разорили, она продала свой домишко под дачу, а сама перебралась в город, купив себе маленькую, но благоустроенную квартирку в деревяшке, и была очень довольна своей новой жизнью – ни тебе воду носить, ни дрова рубить, ни печку топить. Да только радовалась она не долго. Как посмотрела на счета за все блага…

Пришлось идти в санитарки. Это была маленькая, похожая на беленькую мышку, подвижная и приветливая женщина, неприхотливая и привычная к физическому труду. Один недостаток у бабы Зины был неистребим – она любила поговорить, и трещала с утра до конца смены с кем угодно и о чём угодно. Не всем это нравилось. Но санитарок в больнице был постоянный дефицит. Тем более что квартирка её была на окраине города, добираться до больницы далеко, да и хлопотно, к тому же, как ни крути – экономия, поэтому она часто оставалась ночевать в подсобке, то есть, даже ночью, она всегда была под рукой. Баба Зина говорила Павлу:

– Ну, чё, Павлуша, всё хандришь, не хошь с людями-то поговорить? А чего тебе хандрить-то? Руки-ноги целы, голову лечат. Глаза видят, уши слышат. Остальное приложится, помяни моё слово. И не таких видали, а потом, как оклемаются, так и спасибо мне говорят, что хандрить-то им не давала. И ты потом спасибо скажешь, вот увидишь. Может ты боисси, что одёжи у тебя нет, так не бойся. Люди со всего города в больницу хорошую одёжу тащат, и обувку тоже. Кому помоднее захотелось, кому мало стало. Так что когда выпишут, оденут тебя, как картинку, на первое-то время, а как заработаешь, купишь своё, кровное. А если голову тебе приклонить негде, так у меня всё равно пока квартирёшка пустует, там и поживёшь, сколь понадобится. А как работать начнёшь, так со мной и рассчитаисси. Ну, как тебе, Павлуша, такой план?