Любовь Сушко - Моя любимая – Кикимора. Сказки для взрослых

А Матвей думал не о птице, а о шустрой девице – настоящей Кикиморе. До филина в тот напряженный момент ему не было дела – такое вот несовпадение, хотя вроде бы и рядом находились.

В тот момент, когда Филин хлопнул крыльями и улетел, бес задумался о Кикиморе очень глубоко, и потому очень испугался внезапного хлопка. Дернулся, не удержался и свалился прямо на ежика, который в это время бежал по своим делам.

Матвею было не больно, не особенно больно, но обидно, потому что он не только чуть не раздавил ежика, хотя бес был и худой, но для ежика тяжеловат, и Леший бы за такое варварство ему спасибо точно не сказал. Но еще, и случится же такое, та самая Кикимора Настя оказалась в двух шагах от того места, где он и грохнулся на ежика.

Сначала она не поняла, что это черти с деревьев падать начали, да еще и полосатые, а когда поняла, то начала хохотать, да так, что черт на нее с кулаками бросился. От обиды. Сделал он это напрасно, потому что был бит, и еще как, Водяной оттаскивал от него Кикимору, и ему еще перепало, а Леший держал его и ругал нехорошими словами, так, что слышали не только недоступные русалки, но и все Кикиморы, с которыми в грядущем у него могло что-то и получиться.

Больше на это надеяться точно не приходилось. Когда Леший окунул его пару раз в озеро, в двух шагах от которого все это и происходило, и он охладился, и понял, что никакая Кикимора ему не нужна больше, Леший решил его отпустить из своих медвежьих объятий, но перед этим спросил:

– Что, больше с Кикиморами связываться не будешь?

– Да ни за что на свете, – заверил Матвей, – все кикиморы – гадюки.

Он говорил это так убедительно, что Леший поверил ему, хотя и по опыту знал, что нельзя верить на слово чертям, особенно полосатым. Но не держать же его вечно, и не удержишь, и дел своих у него море.

Черт встал на ноги, поковырял мох копытами, огляделся по сторонам, вспомнил о том, что он обещал Лешему, и пошел в дремучий лес, там тоже были Кикиморы. Они могли еще не знать о том, что случилось. Он обещал не связываться с Кикиморами из заповедного леса, а не с теми, из дремучего. Конечно, от слов своих бес Макар не отказывался, Кикиморы все были и останутся гадюками, только без них что-то скучно.

А филин Марк, из-за которого весь переполох и случился, сидел на той самой ветке, где недавно валялся бес, он отвоевал свое место под солнцем. И Кикиморы его не интересовали.

Остуди мое пламя в груди

Я горю, я сгораю дотла

(Змеиная народная песня)

И снова по заповедному лесу то летели, то ползли слухи о том, что Огненный Змей воспламенился страстью к какой -то смертной Марфе. Верная Змеиха долго это терпела, отворачивалась, молчала, но тут не выдержала, и полетела на суд Духов лесных. Такой издавна существовал в заповедном лесу. Собирались они и всем миром решали самые важные и спорные дела, и приговоры выносили, которым хочешь не хочешь, а подчиниться должен. На то он и суд, уж если замечен был в чем не потребном, то умел напакостить, умей и ответ держать. Все знали, что на суд этот лучше не попадаться, знали, но некоторые все-таки попадались. Всякое случается.

В тот полдень именно такой суд и состоялся, туда Змеиха и полетела, крыльев своих не жалея.

Переглянулись Лешие, и Водяной, и черти и все остальные уважаемые духи. Не особенно хотелось им снова с ОЗом возиться. Все они точно знали, как свинья грязи найдет, так и он себе возлюбленных новых. А куда деваться, если жалоба на него от супруги законной поступила. Это надо разобраться и вынести приговор.

Конечно, парень он пламенный, и все горит в груди его, даже когда он тех самых девиц не видит. А уж как увидит, так и дым из всех отверстий валить начинает. Но должно быть понятно даже неуемному змею, если уж ты стал женатым парнем, то хотя бы какие-то приличия соблюдать надо, чтобы жена родная на тебя поменьше жаловалась. У всех духов в бессмертии разное случается, но ведь не так же, чтобы ни одной юбки не пропускать.

Об этом примерно и говорил Леший Заповедного леса Тихон, который и сам вовсе не был тихим, но нигде и никем не замечен. И внушение он делал понуро стоявшему перед судом Огненному Змею.

Он и без того сверкал всегда, а уж тут, когда волновался да ярился, ослепить всех своим блеском готов был. Да деваться некуда. Сам виноват, что безобразие такое допустил, и даже неповоротливая его и невозмутимая Змеиха засекла в объятьях той самой Марфы. Вот беда очередная и грянула, как снег на голову.