Комнату ей выделили, только жить там она не смогла. Снимала квартиру, потом жила у Бориса. Борис продал свою часть дома и купил небольшой домик-развалюху напротив, на другой стороне улицы. В этой развалюхе бабушка Шура доживала свои последние дни, здесь и померла. Умирала бабушка Шура долго и трудно. Уже когда жила у младшего сына, сломала ногу, перелом плохо срастался. Ходила она с трудом, потом и совсем перестала ходить. Лежала целыми днями одна в комнате с закрытыми ставнями. Борис где-то гулял, жена к тому времени от него уже ушла. Он приходил пьяный, тяжело плюхался на кровать, прямо на ноги матери и начинал ее охалить. Ни дядя Гена, ни его жена здесь не появлялись. Похоронил ее, правда, дядя Гена. Опутал могилу колючей проволокой и больше туда ни разу не пришел. Тетя Нина с Сережей сняли проволоку, поставили небольшой простенький памятник.
Узнала я и секрет короткого пальца на руке. Что-то рассказала моя мать, что-то тетя Нина, что-то я сама прочла в дневниках своего дедушки. Бабушку Шуру (для него, конечно, просто Шуру) он любил. Наверно, она была красивая, что-то от ее красоты сохранилось и в старости. Привез ее сюда из деревни брат моей бабушки, за которого она вышла замуж совсем молоденькой. Вскоре муж умер, она осталась вдовой. А перед смертью муж попросил зятя (моего дедушку) не оставлять Шуру одну, помогать ей по хозяйству. Он и помогал. Дома рядом, управится у себя и к Шуре – дров наколоть, воду принести. А она добрая, ласковая, поблагодарит и посмотрит глазищами своими лучистыми. Уйдет Тимофей в рейс со своей поездной бригадой, а глаза эти в пути догоняют, улыбаются, словно обещают что-то… В письмах же совсем другое: «Ты пишешь, что я для тебя словно солнышко, но ведь у тебя жена, дети. Подумай, Тимофей…» Однажды Зина решила посмотреть, как муж помогает Шуре по хозяйству. Тихо поднялась по ступенькам крыльца, а они стоят за дверью, обнявшись, губы слились в долгом поцелуе.
– Бог в помощь вам! Хорошо вы дрова колете.
Тимофей ничего не сказал, а Шура отпрянула от него, сбежала во двор, схватила топор, ударила по своему пальцу.
– Кровью своей клянусь, не будет больше этого!
Ничего больше и не было. Ходила чужая, молчаливая, взгляда не встретишь, и не пытайся. А вскоре сосватали Шуру. Тимофей в очередном рейсе был. Приехал, узнал эту новость, да на том же поезде обратно, куда глаза глядят! Соскочил на ходу, покатился с откоса кувырком, прижался к земле и плакал, плакал, как ребенок.
У моей бабушки с бабушкой Шурой всегда были хорошие отношения, никаких обид и размолвок между ними я не замечала.
К домашним работам нас со Славой обычно не привлекали, справлялись сами. В четвертом классе у нас был субботник по уборке классной комнаты. Нужно было отчистить панели и парты, помыть полы. С панелями я как-то справилась, а вот полы… Моя очень аккуратная мама не доверяла мне это занятие: «Чего она там намоет! Она и тряпку-то как следует, не сумеет выжать!» Короче, навозюкала я поперек половиц, только грязь размазала. Учительница в ужас пришла. А одна из одноклассниц припечатала: «Белоручка!»
Домой я пришла в слезах. Отец постановил, что отныне я буду мыть полы. Мать сопротивлялась, но бабушка встала на сторону отца: «Я сяду на табуретку и буду выжимать ей тряпку. Пусть моет!» С этих пор мытье полов и уборка в комнатах стали моей постоянной обязанностью. Брата это не касалось: «Он мальчик, а ты девочка». Поэтому он любил прошлепать в башмаках по свежевымытому полу. Еще хорошо сесть в кресло и не уходить: «Пусть лазает подо мной».
Летом мы с братом с утра уходили на Волгу и пропадали там до позднего вечера, ненадолго забегая домой, чтобы перекусить. Купались до синевы, разводили в жару костер на берегу, чтобы согреться. Этот неповторимый запах Волжского берега! Ни с чем не спутаешь. Плутаешь по узким кривым улочкам, и вдруг разом перед тобой открывается широкая водная гладь, а ноздри трепещут от удивительной смеси запахов смолы, речной свежести, медового аромата меленьких, белых, невзрачных цветков. Эти цветы я видела только на берегу, и только они могли источать такой сильный и тонкий ни на что не похожий запах.
А вообще где нас только не носило! Одно из любимых мест – узкий бетонный мост без перил через речку Нижнюю Малыковку рядом с кожевенным заводом. С одной стороны глубокая темная вода, с другой – высокая отвесная стена. Вода струйками стекает со стены, внизу зловонная зеленоватая тина. А мы на спор ходили по этому мосту в любое время года, зимой на лыжах. Тося упала с моста в воду осенью. Вытащили ее за капюшон пальтишка и быстрее с ней, намокшей, домой.
Читать дальше