Валентин Иоппе - Калейдоскоп памяти. Размышления художника о живописи и архитектуре и воспоминания о юности

Тогда, ранним июньским утром 1941 года, она везла меня по зеленой улице на пляж, гордо и энергично проходя мимо всех этих резных балконов, колонн, витых решеток, сквозь синие тени от высоченных деревьев, чтобы посидеть у моря, радостно наблюдая за мной, лежащим в низенькой колясочке с кружевными белыми занавесками собственного пошива. Было мне в тот день два месяца и три дня.

Где была та колясочка с занавесками, тот покой и блаженство уже через пару часов? Ни следа от них не осталось… все бежали, и мама бежала с кульком, закрученным в пеленку, на руках, бежали на трамвай, чтобы добраться до дома и там собраться с мыслями, понять, что началась война, и вообще, когда вся семья в сборе под одной крышей – это как-то спокойнее. Трамвай был переполнен, уже отходил, набирая скорость, люди висели на подножках, а мама все бежала за ним. Кто-то в трамвае успел взять кулек у нее из рук, она бежала все быстрее, неумолимо отставая от трамвая и холодея от мысли, что вот-вот кулек уедет неизвестно куда и потеряется навсегда, но вдруг сильная рука висевшего на подножке громадного мужчины схватила маму и она повисла в воздухе. Так и летела на его руке до конечной станции, а тем временем другие руки передали ей над головами бесценный кулек, то есть меня. Дома все уже знали. «Да бросьте вы паниковать, говорил дед-ювелир, немцы – интеллигентные люди, видали мы их в 1914 году… Это ненадолго».

В юности маме предсказали, что она выйдет за военного. Она посмеялась, а потом еще раз посмеялась, когда вышла замуж за инженера. Однако годы шли, и постепенно, еще до войны, мой отец превратился в военного инженера и войну закончил полковником.

Тогда же, летом 1941 года, был день, вернее, ночь, когда примчался он домой на грузовике, который начальство разрешило взять на один час, чтобы забрать семью и увезти из-под наступающих немцев. По дороге забрал своих сестер и других родственников. Ночь, мокрая дорога, напряжение в воздухе, все было рассчитано по секундам.

Приехал за своими, а жили мы, как я уже упоминал, с дедушкой, бабушкой, старшей сестрой мамы и ее сыном Леней, который в свои 13 лет был талантливейшим пианистом, вовсю выступал и ему предсказывали большое будущее. Отец схватил жену в чем была и меня, побросал в грузовик мои вещи и корыто, чтобы купать ребенка. Оставшееся время было потрачено на уговоры стариков покинуть город вместе с нами, но они уперлись и ни за что не хотели уезжать из Одессы. Они были непреклонны. «Да оставьте, – дед все гнул свою линию об интеллигентности немцев, – все это скоро кончится, мы уже старые, куда нам ехать, останемся дома, это ненадолго, вот увидите».

Старшей дочери было неловко оставлять пожилых родителей, и она с сыном Ленечкой тоже решила остаться переждать визит вежливых немцев, пьющих кофе по утрам и нежно подбирающих потерявшихся котят. Когда моей маме было 80 лет, я попросил ее написать воспоминания о том времени и узнал то, о чем она никогда не рассказывала. «До сих пор ясно вижу ту ночь, – писала она, – как я сижу в грузовике, прижимая к себе двухмесячного ребенка, а вокруг машины бегает 13-летний племянник Ленечка и кричит: „Мама! Почему мы не уезжаем? Они же нас убьют! Они же нас убьют!“ Так и стоит его крик в ушах по сей день». На прощанье дед все протягивал мешочек с бриллиантами, настаивая: «Возьмите, уезжаете неведомо куда, ничего с собой не берете, возьмите, пригодится, у нас здесь все есть». Мама с отцом отказались наотрез, рука не поднялась: «Нет не нужно, не возьмем ни за что».

Так и остался в памяти у мамы дед с бриллиантами в руке и бегающий вокруг машины Ленечка, которому не суждено было стать знаменитым пианистом, потому что немцы закопали и его, и его маму, и деда с бабушкой, их всех через несколько дней. Закопали и еще сотни тысяч евреев, а потом быстро и организованно создали Одесское еврейское гетто, куда попали оставшиеся родственники, которых отец не успел забрать в ту ночь.

В живых осталась только троюродная сестра Белла, которая оказалась там восьмилетним ребенком и прожила в этом аду 4 года, до самого освобождения. Была она там с четырехлетним братом. Однажды, когда он спал, какой-то изможденный голодом и работой человек сел на него, не заметив спящего ребенка, братик задохнулся и умер.