Екатерина Северная - Я напишу твою смерть

Она засмеялась очаровательно звонким смехом, в то время как он внимательно разглядывал её лицо, словно пытаясь разложить его на овалы и линии, чтобы потом начертить карандашом по памяти.

Смех вдруг оборвался. На секунду её испугал лихорадочный блеск его глаз, которые сверкали в темноте, как два глубоких карих костра, угрожающих сжечь всё на своем пути. Но через мгновение он улыбнулся, и она тут же расслабилась, любуясь его не в меру обаятельной улыбкой и мокрой прядью чёрных волос на лбу.

– Может, откроешь мне наконец своё настоящее имя? – прошептала она на прощание, приподнявшись на цыпочки и погружая свой влажный горячий язык в его ухо.

– Чем тебя Эдвард не устраивает? – холодно поинтересовался он, оставив её язык без внимания.

– Это ведь псевдоним, – она вытащила язык из уха и ласково прикусила его шею.

– Нет. С чего ты взяла. Просто мои дорогие родители были слишком большими оригиналами, – слегка отстранился он и пожал плечами.

Едва за красавицей закрылась дверь, он схватил ноутбук и написал: «Секс – истинный апофеоз мироздания! Лучше секса может быть только фокстрот; впрочем, я не умею его танцевать».

Хозяин маленького бара на Садовой явно предпочитал минимализм, да и экономить умел. Обитые грубыми неотёсанными досками стены с оборванными кусками коры; лампы советских времен, свисающие с потолка на чёрных проводах; добротные деревянные стулья и внушительные тёмно-серые квадратные столы, выкрашенные «морилкой» – вот и всё, что составляло дизайнерскую концепцию интерьера. За барной стойкой под тусклым освещением ламп сидели двое мужчин средних лет.

Один – прямой и напряжённый, как пружина или натянутая струна, готовая в любой момент оборваться и вышибить музыканту глаз. Он весь состоял из острых, резких линий; его движения были порывистыми и строго геометрическими, как равнобедренные треугольники. Несмотря на то, что в баре было тепло, он не снимал своего чёрного пальто стоимостью в целую зарплату среднестатистического обывателя. Пальто подчёркивало некоторую его худобу, а небрежно свисающий как-то отдельно шарф изо всех сил демонстрировал творческий склад и утончённость натуры. Создавалось странное впечатление, что этот образ тщательно готовился и выверялся вплоть до каждой мелочи, будь то часы «Ролекс» на руке или покосившаяся металлическая пряжка на замшевом ботинке.

Второй – полная противоположность своему собеседника. Округлый и мягкий, слегка полноватый, с широкими и плавными неторопливыми жестами, со скинутой небрежно на соседний стул курткой, в расстёгнутой на несколько пуговиц рубашке…

– Твою ж мать!!! Как так получилось? Только что я был свободен, как шквальный ветер на Северном Полюсе, и вдруг – бах! – в моей просторной трёшке появляется какая-то женщина. Со всеми своими грудами платьев, скляночек и духов. Это выглядит трогательно лишь на страницах романов. А на деле это…

– Не какая-то, а настоящая красотка, и к тому же не такая экзальтированная дура, как все твои предыдущие увлечения. Извиняй, приятель, если что! И потом. Сам ведь говорил, что впервые за долгое время у тебя там что-то ёкнуло, – перебил писателя его друг и по совместительству издатель, делая солидный глоток пива.

– Ёкнуло, ну это да. Но ты же знаешь – мне слишком дорога моя свобода. Другая у меня жизнь, другая. Не нужна мне эта ответственность. Не хочу даже думать о семье и всяком таком.

– Хочешь знать моё мнение? Вот честно – ты болван, Эд. Что ты там несёшь про свободу в свои тридцать семь? – издатель залпом допил свой стакан и нетерпеливо застучал пальцами по деревянной стойке, стараясь привлечь внимание бармена.

– Это не моё.

– Тогда на черта ты ей предложил жить вместе?

– Я не предлагал. Она сама. Я же говорю!!! Сам не понял, как так получилось.

Эдвард с раздражением запрокинул голову назад, размял пальцами шею, потом слегка смочил губы в пиве и поморщился:

– Мерзкая кислятина, – он небрежно отодвинул от себя стакан и быстрым взглядом скользнул по лицу подоспевшего бармена, – Налейте английского эля.

– Тебе не угодишь, – заметил издатель.

– Нефильтрованное пиво слишком часто бывает кислым. Уж лучше тогда пить виски.

Бармен налил эля и с тоской посмотрел на часы, мысленно отсчитывая время до окончания смены.

– Как продвигается твоя новая книга? – как будто между делом, но слегка напряжённо спросил издатель.

Эдвард выждал театральную паузу, прежде чем ответить. Покрутил головой, похрустел пальцами, смочил губы в горьком напитке насыщенного янтарного цвета.