Андрей Виноградов - След Кенгуру

А уверенность Антона Германовича в том, что ворота, ведущие на Красную площадь – уродство, а сама площадь – место недоброе, поколебать не в силах никто и ничто. Ни маститые москвоведы, считающие вновь рожденные Воскресенские ворота очевидной архитектурной удачей. Ни старинный и уважаемый знакомец из редакции «Нового мира», что объяснил Антону Германовичу про «визги-писки» вышеупомянутых москвоведов, а затем с милой непосредственностью и насмешливыми расшаркиваниями взял да и ткнул носом в «избирательную слепоту, понты и старческие капризы, ублажать которые бессмысленно, поскольку они бесконечны как жизнь грибницы». Ни, наконец, гости столицы, совсем не дежурно, то есть по обязанности, а вполне себе восхищенно щелкающие мобильными телефонами, дабы запечатлеть и сохранить в электронной памяти исторический момент их пребывания возле этих самых Воскресенских ворот; теперь это означает, что и в человеческой памяти тоже.

«Прирастают наши мозги «железом», а хрен толку? Раньше тупели, теперь еще и ржавеем, тупо ржавеем. Прогресс, туда его в качель, раз уж выбрался из колыбели», – думает Антон Германович и недовольно морщится. И колено, зараза, никак не отпускает. «В нерв, что ли, попал? Хотя даже доктор говорит: «Дорогой мой, нервы у вас, с позволения сказать, в заднице!» Значит неоткуда им взяться в колене».

Некоторые граждане из толпы, в основном мужчины, поглядывают на Антона Германовича с недоумением: не тот день, чтобы так выразительно морщиться, и уж не здесь и не на публике – это точно! Он пару раз ловит на себе эти взгляды и невольно, будто бы в оправдание, еще раз приостанавливается, чтобы потереть колено, хотя коварная боль уже спряталась до лучших времен, сделала свое грязное дело и спряталась, стерва. Про себя он ухмыляется: с одной стороны, вполне заслуживают службисты в штатском его похвалы за внимательность, но с другой – изрядно скуп Антон Германович на похвалу, да и как-то не вписывается это в его отношение к сегодняшним дням в целом. Так что ухмыльнулся про себя, тем дело и кончилось. Внимания Антон Германович как раньше уже не привлекает, ему это ясно, а значит не зря пришло в голову намекнуть «заинтересованным лицам» на причины расстройства и, соответственно, недовольства, отразившегося на лице. На этот раз он предпочел на эпитетах не экономить и объявил себя «молодцом».

Так и подумал о себе без всякой скромности: молодец. Однако же – и тут на скромность плевать, как и на сдержанность, – задевает «новая» Москва Антона Германовича. Больно-пребольно задевает. Прямо по сердцу царапает. Намного чувствительнее, чем тяжелым портфелем по колену заполучить. Вроде бы и не эстет, запросто может накатить водки с пивом под печенюшку. Если по большому счету, то и не брюзга тоже. Москвич. Правда, нынче все «сплошь кругом» – москвичи. Самые главные, первостатейные москвичи – это питерцы, хоть и делают вид, что им все здешнее чуждо – просторы, нравы. Если совсем по-честному, то есть без скидок, москвич Антон Германович скорее уж. номинальный.

«Номинальный» – слово казенное, мертвое, припахивает фиолетовыми чернилами и химическими карандашами, каких и не делают уже, наверное, лет с полста, или чуть меньше. Такими выведены первые записи, засвидетельствовавшие Антона Германовича и мое, его давнишнего товарища, появление на свет. Странно, что чернила за долгие годы почти совсем выцвели, и теперь строки тех метрик похожи на следы неудачно сведенных татуировок, а вот запаху ничего не сделалось, запах остался. Сохранился, цепкий. Что же такое стойко пахучее подмешивали в эти грифели? Владел ли я когда-либо такими оказавшимися сейчас важными сведениями? Не помню. Память – удивительно удобное место для пряток. Прятать и прятаться. Находить и находиться в ней трудно, а прятать и прятаться еще как легко. Вот бы в детстве-юности подмешать такую же неистребимую временем субстанцию к идеям, надеждам и помыслам, чтобы не выветрились.

Итак, номинальный Антон Германович. Номинальный, в смысле, москвич. Кондово звучит. Что поделать, если никак не подворачивается иное определение, более благозвучное? Если соскальзывает оно где-то внутри, срывается? Не «липовый» же, ей богу?!

По месту рождения Антон Германович безусловно москвич. Детство тоже провел в столице, раннее детство. Потом съехал, то есть переезжал с места на место, и все вдали от Москвы. Затем – случилось! Вернулся-таки. И уже давно. Ну и так по всему вытанцовывается, что станет Москва местом течения его старости.