Андрей Проскуряков - Via Crucis

Пока Борис, откинувшись на хлипком тонконогом стуле, дремал после еды, смежив глаза, Денис продолжил рассказ.

– Теперь немного о епископе Авеле. Мой предок, Виктор Ильич Теплоструев сохранил обширный архив, касающийся аптеки, которую содержал его дед, Лев Данилович, кстати, хорошо знавший епископа Тимофея, поскольку Теплоструевы испокон веку проживали в Зарецке. Часть бумаг дошло и до нашего времени, они хранились на чердаке старого Зарецкого дома у моего прадеда. Когда семья переселялась после революции, большая часть архива была утрачена, но что-то сохранилось. Матушка, не вникая, хотела их сжечь, но я всё забрал четыре года назад и начал разбираться: что там может быть интересного.

– Нашёл что-нибудь?

– Бумаги в основном аптекарские, рецепты, прописи, медицинские журналы старинные. Вырезки из газет, в том числе на немецком языке, разрозненные листы «Pharmaсopoea castrensis», некотрые другие книги на латинском и немецком. Но во всём этом ворохе провизорских бумаг нашлась небольшая папка, в которой были документы личного характера: дюжина черновиков писем Льва Даниловича, поздравления, варианты завещания. А ещё там были два интереснейших документа, напрямую касающиеся нашего вопроса. Вот тут-то и появляется преосвященный Авель, который с 1822 по 1831 годы был епископом Зарецким. Он ушёл на покой в Зарецкий монастырь, после чего и кафедра была упразднена. В папке были несколько листков воспоминаний Авеля о его знакомстве с епископом Тимофеем и истории, случившейся через много лет после этого. И связана эта история, оказалось с тем самым Тимофеевым крестом.

– Очень любопытно! – Непритворно заинтересовался Борис.

– Реальная история покруче детектива бывает. Вот слушай, что я нашёл в этих воспоминаниях.” В 1783 году, в августе, я, то есть Андрей Васенин, сын надзирателя Зарецкого духовного училища коллежского асессора Степана Артамоновича Васенина, сотоварищи отмечал своё 16-летие на берегу Лесного Озера. Несмотря на строгость порядков в стенах епархиальной школы нравы многих учеников были дикими. Не отличался и я примерным поведением. В тот день мы курили турецкий табак, который стянули у Училищного сторожа солдата-инвалида Вахрушина, пили хлебное вино, которое выменяли на рыбу. А рыбу ту украли у мужика с воза, когда он по нужде отлучился. Но все бы ничего, если бы не потянуло нас на дальнейшие подвиги и не полезли мы в барский сад за грушами. Знатные были груши! Там нас и поймали садовые кустоды с собаками. Грозило нам по всем правилам отчисление. Родитель же мой, сам пребывавший по смерти матушки в вечном запойном состоянии, протрезвев моментально, пошёл на приём к епископу Тимофею, жившему на покое в монастыре, и, упав в ноги святителю, просил смилостивиться над шалунами и заступиться перед директором. Владыка взял с отца обет, что если сына оставят в школе, то сам Степан Артамонович немедленно бросит пить. И велел молиться святым угодникам. Также пригласил и нас, мальчишек, на беседу. Когда мы зашли к нему в келью, нас буквально объял священный трепет. Старец хоть и был слаб и сух, но глаза его горели светом ярким, в них читался и ум, и любовь и сила духовная. Посмотрел он на нас строго и говорит: «Как можно так родителей своих позорить? Спросит Господь, почитали вы отца и мать, что скажете?» Мы молчим, как в рот воды набрали. Да и что тут скажешь? И ещё: «Кто из вас хочет жизнь в канаве закончить, да фамилию замазать? Кто хочет смерть от лихого человека принять? Выходи!» Мы стоим как вкопанные. Так он попугал нас до полуобморока, а потом остановился внезапно, усадил за стол и чаем стал поить. И улыбается, а чай вкусный такой, да с баранками. А от этого ещё хуже на душе; стыдно сильно. Старец о своей учёбе в семинарии стал рассказывать, что и он с друзьями в молодые годы погулять любил, повеселиться, да вот меру знать надо. Те, кто остановился вовремя, полезными людьми стали. Богу и Отечеству служат, да спасения взыскуют. Кто не смог удержаться, все плохо кончили… Напоследок каждого поманил по очереди, благословил крестом серебряным и на ухо пошептал. Не знаю, что он моим товарищам говорил, а мне сказал странные слова: «Будешь ты Андрейка архиереем! А я тебя об одном простом, но важном деле попрошу. Так, ничего особенного, да и будет оно целиком в твоей власти. Обещай мою просьбочку исполнить». Я сразу согласился. «Обещаю!», – говорю. И потом наивно так спрашиваю: «А что за просьбочка»?

А он улыбается и говорит, мол, не время ещё, жди, все будет в час урочный, но не забудь об уговоре, клятву не рушь.