Милана Корнеева - Пока цветет сирень

А я Машиного ухажёра так и прозвала – «кавалер». Всё ходила её задирала, когда она особо вредничала:

– Ну что, поди, опять твой кавалер придёт серенады петь? – затем щипала её за руки и убегала. Она ух как злилась, крича мне вслед:

– Ну погоди, Нюрка! Я тебя ещё догоню! Ох, не порадуешься!

А я ей, забираясь в сколоченный Сашкой шалаш на яблоне:

– Злыдня-злыдня! Тебе курица не достанется!

В этом году я стала часто готовить. Маме было очень тяжело, и мы с Машей распределили хозяйство на двоих. Она стирает, я готовлю, она убирает, я глажу, и так каждый день. Мать с отцом приучили нас к порядку. А по воскресеньям Катя с Толиком приезжали, да с маленьким, грудным Федей.

И вот как-то Маша мне говорит:

– Аня, сходи в керосиновую лавку, света совсем нет.

И я иду. Таракановка ещё холодная, весна в этом году выдалась поздняя, воздух дарит то запах воды, то дым из чьей-то печи. И так тебя разморит от яркого солнца после долгой зимы, что думаешь: «Вот тут бы прямо и заснула, посреди улицы». Время послеобеденное, на улицах мало кого встретить можно. Только если мальчишки-сорванцы какие играют в откуда-то раздобытый мяч. Захожу я в керосиновую лавку, а там один и тот же продавец, уж лет 20 здесь работает, старенький, сухонький Тимофей Матвеевич. Он уже плохо слышит, потому я заходила и громогласно заявляла: «Дядя Тим, мне керосину!»

И он знал уже, сколько кому этого керосину надо. Мне он всегда был рад, говорил: «Ааа, егоза пришла! Как живёшь, егоза?», затем отдавал мне керосин в склянке и, не дождавшись моего ответа, уходил к себе в подполье. А я возвращалась, стуча каблуками новых туфель, купленных Машей на небольшом рынке возле Ленинградского шоссе. И домой сразу идти неохота, дай, думаю, зайду в армянский дом к моей однокласснице Марьяне.

С ней мы подружились не сразу, только класса с 6-го начали разговаривать. Частенько нас даже за сестёр принимали, черные её косы ничуть не уступали моим. Вот только хвастаться она была горазда, и за это её половина класса не любила, придёт с какой новой вещицей и давай хвалиться.

Отец её был каким-то начальником в профсоюзе, а мама – художник. В своё время дед Марьяны, Ашот Багратович, привёз с собой из Армении несколько национальных костюмов. И вот один они мне подарили для моей Шамаханской царицы, меня их семья радушно принимала.

Марьяна хорошо училась и, в отличие от меня, получала пятёрки по математике. Я всегда удивлялась: и как можно этот предмет понимать да ещё любить? Для меня все, кто любил математику, вызывали какое-то недоверие. И в каждом знакомом, кто её любил, я искала подвох. Вот только в Марьяне его не было, ну кроме самолюбования.

Не успела я подойти к армянскому дому, как навстречу мне идёт Дмитрий Дементьев, тот самый, что меня сфотографировал! Как?! Какими дорогами его сюда снова занесло?! Он тоже меня сразу узнал, издалека помахал рукой, а я прибавила шаг. В этот момент я совсем забыла, что иду в Машином фартуке, на случай, если прольётся керосин из склянки. А Дмитрий был одет как франт, между нами сразу чувствовалось социальное неравенство. Подойдя ближе, я остановилась и осторожно поздоровалась, переминаясь с ноги на ногу. Меня утешали лишь мои новые туфли и необычно собранные волосы, чай, не зря старалась полдня перед зеркалом. Дмитрий был в костюме цвета беж (я как-то услышала такое определение цвета от дамы, что мне скатерть подарила), в фетровой шляпе и штиблетах. Как я поняла, он был студентом и увлекался фотографией. Приходил в армянский дом, чтобы задать ряд вопросов соседу Марьяны. Я спросила:

– И давно ты тут шпионишь? – Глупее ничего на ум не пришло.

– Давно-давно. А вы поёте? Вас можно послушать? – спросил он тихо и вежливо, будто я была какой-то величиной в его глазах.

Я смутилась и мгновенно перешла на «Вы».

– Да, конечно, пою! Приходите на концерт через неделю!

Он, улыбаясь, ответил:

– Спасибо, не могу обещать, но постараюсь!

И так мы стояли, рассеянно смотря друг на друга. Но я решила попрощаться первая:

– Ну, до свидания! Вы приходите! – и пошла, стараясь прямо ставить ноги в новых туфлях, которые оказались мне немного велики. Я шла и сама себе говорила: «Не оборачивайся!», хоть и очень хотелось.

Сначала шла ровно, не спеша, словно что-то вымеряя, затем припустила, понеслась со всех ног. И уже забыла, что новые туфли мне адски трут.

Дмитрий учился на втором курсе университета. Так мне рассказал сосед Марьяны – Генрих Тигранович Габальянц. Он был достаточно известным в своих кругах учёным-палеонтологом, уже в летах, но мы с Марьяной к нему заходили иногда, он нам всегда что-то да интересное расскажет. Так и через день после встречи с Дмитрием нам поведал: «А, тут студент приходил, всё меня расспрашивал. Кофий ему понравился».