Милана Корнеева - Пока цветет сирень

– Оберут до нитки, ещё и расскажешь, где мы живём, и корову нашу утащат.

И было это в 35-м году, а помню, будто совсем недавно. Ещё в том же году упал самолёт «Максим Горький», и мои одноклассники бегали, всё надеясь найти осколок какой от самолёта, чтобы на память домой забрать. Мне тогда 12 лет исполнилось. А училась я хорошо – на 4 и 5. Вот только с математикой всё как-то не в лад шло, но меня и не ругали дома за двойки по алгебре.

До войны, конечно, всё по-другому было. Помню, как-то зимой в мороз пошла кататься на санках с горки. Отец смастерил санки из досок, что лежали возле сарая. Мама всё ругалась, что надо бы выбросить, а то лежат бесхозные. Но папа находил пользу для любой, казалось бы, ненужной вещи. И вот я иду, замотанная в серую вязаную шаль, одни глаза оставила открытыми. Холодно, ветер пронизывающий, а мне кататься надо позарез. Забираюсь с трудом под порывами ветра на большой холм. Летом ещё сюда привезли несколько машин с землёй. И эта земляная гора покрылась снежными сугробами, а сверху наст. И вот на большой скорости, со свистом в ушах я лечу прямиком в Таракановку. Река успела покрыться только верхним слоем льда. И я оказываюсь по шею в студёной воде. Было настолько больно и страшно, что я не могла пошевелиться, а ноги мгновенно онемели. Но мне повезло. Какой-то мужик заметил меня издалека и бросился к реке, скинув сапоги и тулуп. Он вытащил меня одной рукой за загривок, как котёнка. На берегу стояли, разинув рты, две женщины. Одна, что постарше, воскликнула, всплеснув руками: «Батюшки святы! Так это ж Анька Соловейко!» Она сняла с себя шерстяной платок, обмотала меня и сказала: «Ты, Вить, отнеси её домой. В пятом доме они живут». И меня понесли.

Дома мама с причитаниями и с плачем снимала с меня мокрую одежду за печкой. А этого Виктора посадила пить чай и угостила спиртовой настойкой.

Когда мой спасатель ушёл, мама спросила: «Ну а сани твои где? Небось утопила?» Мне нечего было ответить. Мама тяжело вздохнула и добавила: «Ох и горе мне дочь. И что с тобой делать?» Но потом быстро успокоилась, позвала старших сестёр помогать с ужином. А мне велела у печки греться, рядом с нашим котом Барсом. Так я и сидела.

Вот за что меня соседи любили, так это за голос. В школе учителя говорили, что я оправдываю свою фамилию. Соловейко – соловей. Так меня и звали часто. Конечно, по пению у меня всегда были только пятёрки. И в школьных спектаклях мне главные роли давали. А моей мечтой было сыграть цыганку Раду из повести М. Горького «Макар Чудра». И костюм был уже готовый, настоящий.

А пока в школе спектакль этот не ставили, я дома наряжалась и воображала себя то грузинской княжной, то персидской царевной. Старшие сестры надо мной смеялись:

«Ань, ну чего опять вырядилась? Шла бы в огороде маме лучше помогала!» – говорила Катя – самая старшая, а Маша, средняя, всё повторяла:

«Нечего глупости городить! Шла бы почитала что-нибудь! Вон какая у нас библиотека в школе!»

Но я не обращала ни на кого внимания. У меня уже была мечта, и я ей ни с кем не делилась.

Помню, по весне уже совсем тепло, дождь пройдёт проливной, и воды наберётся целая бочка, потом на солнце нагреется, и можно устраивать «праздник Нептуна». Мы с Катей и Машей бегаем, обливаем друг друга водой из ушат. А ещё я любила втихаря ото всех на нашей корове Зайке кататься. Конечно, мама ругалась, если вдруг увидит. Но я всё равно каталась. Подойду к Зайке, мирно пасущейся недалеко от нашего дома, скажу ей ласково:

– Заюшка, ну покатай меня, пожалуйста, – а она будто меня понимала. Махнёт головой и хвостом, я легко на неё забиралась, и Зайка молча брела вдоль улиц. И названий улиц теперешних не было. Были просто пронумерованы и названы, как и речка наша Таракановка. Первая, вторая, третья Таракановские. Это уж потом, когда начали строительство больших домов, появились названия Песчаная, Новопесчаная. Всё потому, что кругом песок был.

И вот однажды я так еду на Зайке домой и что-то петь начала. Сейчас и не вспомню, что. Но так слышно меня было на несколько домов, это не в полный голос. Так я не заметила, как собрала толпу слушателей. Среди них оказался странный гражданин, похожий на знатока оперы и театра.

– Вы где-то учились или учитесь петь? – спросил он серьёзно. На вид ему было лет 45, может, чуть больше. Одет был не по-здешнему, на голове шляпа, сам в костюме и с портфелем в руке. В общем, странный товарищ.

Я тут же слезла с коровы.

– Нет, меня отец учил украинским песням, сам поёт иногда, а я с ним вместе. Теперь вот в школе разучиваем. – Ну что с меня взять? Я ответила как есть, в 13-то лет.