Andy Weiss - Третьи дворы

Он замолчал и отвернулся, передернув плечами. Сделал вид, что рассматривает скульптуры коней на мостике, по которому они проходили.

– А сколько тебе сейчас? – Иван интуитивно перевел тему, уловив, что парень подробности обсуждать не хочет.

– Двадцать шесть.

– Я думал, не больше двадцати, – улыбнулся Иван, – мне двадцать пять, кстати. Только у меня было совсем другое детство… у меня была бабушка, мама… они меня любили, да так, что мне дышать было тяжело. Я лет до двенадцати ходил с бабушкой за ручку – в школу, из школы, гулять, в спортивный кружок… меня во дворе дразнили из-за этого ужасно. Как только не называли! Но мне было стыдно говорить бабушке, чтобы она перестала всюду со мной ходить. Она была очень хорошая… я ее любил сильно. И не говорил. А потом она умерла, я стал везде ходить один, меня перестали дразнить… я стал жутко драчливым, жутко. Как с цепи сорвался – был тихоней, а стал разбойником. Мама меня все время пыталась воспитывать, грызла, грызла, все бестолку. Но однажды мне разбили нос, так сильно, что пришлось накладывать швы… вот тут слегка горбинка теперь, видишь? И после этого я успокоился. Взялся за голову, начал учиться, поступил в институт… а потом как-то так оказалось, что в Москве для меня нет работы. Нигде! Я первые полгода по театрам бегал, потом пытался на киностудиях пристроиться, в рекламы – куда угодно. И не получалось. И вот на студии, после неудачного просмотра, я в буфете оказался за одним столиком с Павлом Петровичем – это вот тот самый мой учитель. Актер. Он тогда уже крепко пил, но снимался много – очень уж хороший был актер. Разговорились мы с ним. Он и предложил – давай, говорит, дуй в Питер. Помогу, чем смогу. И помог, видишь… жаль только, так и не бросил пить. Иначе бы еще лет десять мог бы играть…

Андре сочувственно хлопнул замолчавшего мужчину по плечу, и Иван снова невольно отшатнулся. Парень остановился.

– Ваня, прости, но я не могу так общаться. Тебя смущает, что я не просто мужчина, а гей, да? Ты боишься, что я во все вкладываю не тот смысл? Комплименты тебе делаю, дотрагиваюсь, да?

Иван молчал, но оба они понимали, что означает это молчание.

– Так вот, Ваня. Это исключительно твоя придумка. Ты сам себе это придумал. Я не вкладываю никакой смысл ни во что, понимаешь? У меня даже мысли такой нет. И знаешь, что мне не нравится в русских? Вы слишком сложные, – Андре, не дождавшись ответа, медленно двинулся дальше, глядя себе под ноги, – Вы сами для себя придумываете что-то, усложняете, драматизируете. Сами не понимаете, чего хотите… Я так не люблю. Я люблю, когда в мои слова не вкладывают дополнительных смыслов. Когда я могу совершенно спокойно хлопнуть тебя по плечу и не думать, правильно ты это понял или неправильно – потому, что я ПРОСТО хлопнул тебя по плечу. Без подтекста. Понимаешь? Я просто – общаюсь. Я не хочу думать над каждым словом, когда говорю с тобой. Я не хочу ограничивать свои жесты, не хочу тридцать раз просчитывать каждое движение только потому, что ты можешь его не так понять. Если я хочу затащить кого-то в постель, я этого не скрываю, не прячу смысл между строк, я просто подхожу и это делаю. А если я просто общаюсь, просто хожу и просто разговариваю, зачем меня в чем-то подозревать? Нет, так не пойдет. Если для тебя это сложно, то лучше я пойду в отель. Понимаешь, Ваня…

Он замолчал, словно размышляя, говорить ему дальше или нет. Брови нахмурились, губы сжались, и Ивану опять мучительно захотелось его обнять. Вот просто взять и обнять, несмотря на то, что он – мужчина. Слишком уж красивы были его губы, его глаза, его нахмуренные брови, его опущенные ресницы, его тонкая фигурка – хоть убей, не видел в нем Иван мужчину, а видел ту самую интересную ему девушку Андреа – но усилием воли прогнал свое желание, и просто шел рядом, ожидая продолжения.

– Понимаешь… ты мне нравишься. Очень. Но я не буду ничего делать, Ваня. Тебе просто понравилась девушка Андреа, вот и все. Но ее не существует. Существует обычный парень. Несмотря на то, что я гей, я не жру младенцев по утрам, не ношу боа и латексный купальник, и не мечтаю завалить в кровать каждого проходящего мимо мужика. Это все – стереотипы. И мне жаль, что они осели у тебя в голове. А я хочу просто с тобой общаться. Я не люблю играть в попугая и повторять по сто раз: не ищи в моих словах и поступках ничего, там нет ни попыток кокетничать, ни завуалированных предложений. Если ты способен перестать мыслить штампами и ожидать от меня каких-то манерностей – пошли гулять дальше.