Муж-то смотрит уже как на хрустальную вазу – доберечь бы до родов! Женщины в ней уже не видит. (Или это так кажется?) Дней десять назад посмотрели фильм новый в «Москве», «Воры в законе» называется. Вечером случился секс. Какой-то странный такой. Вроде ум хочет, а тело – нет. Уж её-то тело с животом точно не хочет. (Но ум хочет!) И в особенности та часть, что внутри, – точно нет! Противится она этому! Но… Герка мужественно довел всё до конца. «Тихо, тихо, тихо. Не двигайся, я сам, сам, сам!» Умница ты моя, самостоятельный ты мой!
И сразу уснул. А она потом ещё минут сорок лежала и хотела. Фазы-то уже не совпадают.
А потом, когда расхотела, стала представлять, какое там у неё всё внутри станет после родов… Хорошо им, мужикам. А тут почти год ходи беременная. Как слониха. Ни тебе бикини летом, ни юбок. Потанцевать так охота, подрыгаться, повозиться в постели, как раньше. На животе поваляться, в конце концов! А тут ходишь гусыней. Скорей бы.
Немного осталось. Уже почти девять месяцев бережёт. Муж-то. Ботиночки надевает, пол метёт, пальто подаёт. Когда дома. Ну а когда его нет – всё сама. И стирка в ванне, без стиральной машины, и покраска стенок туалета, и уборка, и готовка, и ещё пошив всякой разной ерунды на продажу. Денег-то вечно не хватает.
Но всё равно грустновато немного: не прижмёт, не зажмёт, как бывало. Не подойдёт, как год назад, в любое время, не заглянет таинственно в глаза: «Давай?!»
Подружка утешает: «Не переживай! Вот увидишь – родишь, опять всё будет! И зажмёт, и разожмёт. Но не сразу. Не до этого поначалу будет. Ни тебе, ни ему».
Эля в одиночестве попила чаю. Пока закипала вода в чайнике, пролистала альбом со свадебными фото. Кажется, это было вчера… Собралась в магазин.
В магазине решила взять тортик ореховый, за два двадцать. И бутылочку винца, Герке. Он обязательно выпьет. Есть повод. Ей – ни-ни! Ни капли в рот не взяла за весь срок. И даже на мамин день рождения. И даже на свой.
Снегу навалило… И потеплело. Получилась невообразимая каша на тротуарах. Грязнотища.
Эля была в шубке. Шуба эта досталась ей по наследству от какой-то родственницы, мама отдала. Не молодёжная, страшноватая. Зато тепло. И на животе хорошо застёгивается. Размер пятьдесят второй, наверное. А у неё сорок шестой.
Эля осторожно, боясь поскользнуться, шла домой с лёгкой ношей – торт и два апельсина, кусочек сыра. В винах так и не научилась разбираться. Учителей ещё пока не было. Пусть Гера сам купит.
Открыла дверь своим ключом, сразу поняла, что ОН дома – в крошечном коридорчике хрущёвки на вешалочке уже притулилась мужская куртка.
– Герик, привет! Ты уже?
– Привет, Белочка! Утром не стал будить. С праздником!
Обнял бережно, прямо в шубейке. Поцеловал в губы… Помог раздеться.
– Представляешь, мы уже год женаты! Так время пронеслось! Включи телек, сейчас" Изаура» начнётся!
Эля поправила волосы, посмотрела на своё румяное отражение в крохотном зеркале: хороша! Хоть и беременная.
Гера вернулся со своей первой работы. Он трудился по утрам дворником в соседнем детском саду. Уходил, когда Эля ещё спала. Работал часа три-четыре – и домой.
А часов в пять уезжал на свою основную работу – в цирк.
Он музыкант. Басист. Эля хвасталась девчонкам в школе: «Представляете, у меня муж в оркестре цирка работает!»
Если честно, с дворницкой работой – это временно. Ему нельзя, руки надо беречь.
Сейчас каникулы, по три представления в день. Уйдёт скоро, раньше обычного.
Эля погладила ярко-красную рубаху-косоворотку Геры, оркестровую. Они там, в оркестре, все сидят в таких – разноцветных, шёлковых. Там темновато, всё равно не видно, глаженая или нет. Но Эля регулярно приводит её в божеский вид. Артист всё же!
Они вместе попили чаю с тортом. Герка сказал, что притащит вечерком бутылочку, обязательно выпьет за такое событие.
– Ну, до вечера, не скучай, Бельчонок! – поцеловал он в коридоре жену.
И Эля снова осталась одна.
Одиночество – это её всегдашнее, привычное состояние. В котором даже комфортно.
В детстве часто была дома одна. То ждала маму с ночной, то бабушку, дедушку откуда-то. В старших классах гуляла одна по осеннему Ленфильмовскому парку, пинала ногой рыжие листья, любовалась небом, заросшими прудами, старинными деревами. Стихи слагались сами собой…
В институте тоже часто одна. В садике справа от Казанского. С Лермонтовым, Достоевским, Куприным. Или кто там был по программе. Усядется на лавку на мартовском солнце (предварительно купит любимое крем-брюле в стаканчике за 15 копеек на углу Невского), книга на коленках. Перерыв! Красота! Лицо вверх, хоть на чуть-чуть подставить нежным первым тёплым лучикам. На таком солнце почитай попробуй. Кругом все по двое, снуют, целуются, весна. А она одна. Но нескучно. Ей всегда было интересно самой с собой. С окружающим миром. Всегда есть о чём поразмышлять и за чем понаблюдать.
Читать дальше