Юрий Киселев - БЕЛОЕ и КРАСНОЕ. Отпрыски

На деле нужды в том не было. Работы ее хорошо уходили с выставок, и отец мог бы вообще не работать. Но она слишком хорошо его знала: помрет с голоду, но жить на чей-то счет, даже дочери – не станет. Как Щербинин ни упирался, бабы таки его дожали.

…Картины Щербинин укладывал в специальный ящик с ячейками, на тележке своей конструкции. Обычно это занимало не больше пяти минут, но сейчас руки не слушались, он тыкался-тыкался рамкой и не мог попасть в ячейку.

– Слушай, – не выдержала Римма, – подержи свое устройство, а я буду засовывать.

Щербинин мотнул головой и снял следующую. В это время подошли двое: мужчина его возраста и второй лет сорока. Ничего особенного в них не было, но в Римме мигом сработала заложенная в нас система опознавания «свой-чужой». Неслучайно в толпе туристов, глазеющих на караул у Букингемского дворца или на Тадж-Махал в Индии, вы без ошибки узнаете соотечественника. Эти были иностранцы. На миг пожилой и Игорь Александрович зацепились взглядами, и Щербинин бузотчетно отвел глаза.

Иностранцы разглядывали единственную, еще не снятую со стенда картинку. На ней уголок Арбата с церквушкой в Филипповском переулке. Мартовское небо, в церковных маковках отсвечивает солнце; осевший сугроб, ручей выбегает из-под него. И женщина, в крестном знамении касающаяся рукой лба. Каким-то чудом вы чувствовали, что крестится она не мимоходом, а вышла из храма и кладет на себя последний крест. Эта схваченная художником динамика и наполняющий картину воздух притягивали.

– What do you think? – спросил пожилой у спутника.

– Not bad, – обронил тот и глянул на Римму. – How much?

– Игорек, сколько за церквуху? – спросила Римма.

– Пятьсот, – делая вид, что возится в ящике, буркнул тот.

– Сколько?! – округлила глаза Римма.

– Пятьсот! – рявкнул Щербинин.

– Five hundred, – перевела Римма, в то время как пожилой уже отсчитывал доллары.

– What? – изумился спутник, хватая его за руку. – What are you doing, Dad! For what? You’re crazy? – И обратился к Римме: – One hundred.

По этому «dad» Римма поняла, что подошедшие отец и сын.

– I’m doing what I’m doing, – отрезал отец, высвобождая руку.

– Они предлагают сто, – перевела Щербинину Римма.

Тот поднял голову от телеги, на миг опять встретился взглядом с пожилым, буркнул:

– Пошли они в жопу. – И снял картину, намереваясь уложить.

– Вот, вот! – поспешно протянул деньги пожилой, к немалому удивлению Риммы перейдя на русский. – То, что вы запросили, голубчик.

Щербинин стоял как истукан, застыв с картиной на полуфазе движения. В душе у него царила паника, в то время как покупатель тянул руку с долларами. Щербинин помотал головой и непроизвольно спрятал картину за спину.

– Позвольте, голубчик, вы сказали пятьсот? – недоумевал покупатель, вглядами призывая Римму в свидетели. – Однако ж… Извольте, я готов дать больше!

– Я сказал, назвал в долларах, – смешался Щербинин, – а принимаю в рублях. По курсу.

– Слушай, какая тебе… – вмешалась Римма и осеклась под его взглядом.

– Такой порядок. Голуб-чик, – с любезным видом пояснил Щербинин, отвернулся к ящику, и «Церквушка» сама влетела в ячейку.

– Как же быть, уважаемый? У меня нет столько рублей, – пробормотал покупатель. – Но если вы сделаете милость и обождете, я схожу обменяю. Где здесь…

– Нет, не могу, – отрезал Щербинин и захлопнул ящик. – Завтра!

Римма была довольна, что не ошиблась: это был все-таки иностранец или давно уехавший из России, что проскальзывало в лексике и в едва уловимом акценте.

– Послезавтра мой сын и я улетаем, – попробовал разжалобить пожилой, – а я хочу увезти память о Москве. – И подождав, сдался. – Ну завтра так завтра. В котором часу?

– С десяти до шести.

– Но пожалуйста, не продавайте никому, обещаете?

– Уж это я гарантирую, – с готовностью заверил Щербинин, отсоединяя от стенда «лапы» и укладывая на тележку.

– Я непременно куплю, можете быть покойны!

Щербинин разбирал стенд с видом, будто делает главное дело своей жизни.

– Стало быть до завтра, да? – попрощался пожилой со спиной Щербинина, улыбнулся Римме и направился с сыном в сторону Смоленской.

– Ой, – спохватилась Римма, кинулась в магазинчик, выскочила, вынося на плечиках генеральский мундир цвета морской волны, бросила: – Игорек, я не заперла, пригляди, – и с мундиром наперевес ринулась за иностранцами. – Эй, эй? Минутку! – Поравнявшись с ними, она встряхнла на плечиках мундир. – Это вас не заинтересует? Exclusive! К нему еще парадный кушак. Уступлю за двести. Доллары я беру, нет проблем.