Андрей Геласимов: Чужая бабушка

Я говорю: «Да вы не стесняйтесь, Николай Григорьевич. Говорите скорей, без предисловий. Мне еще надо до конца смены кое-что успеть».

Он говорит: «Да ладно, куда ты торопишься? Я другой смене скажу, чтобы они за тебя доделали. Разговор-то у меня правда серьезный».

Я думаю: «Куда уж серьезней. Для вас, козлов, только это имеет значение».

Он помолчал немного, потом откашлялся и говорит: «Ты ведь, наверное, понимаешь – что такое жизнь в браке?»

Я говорю: «Понимаю. Как же не понимать?»

Он говорит: «Вот видишь. Я поэтому к тебе и пришел. У тебя у самой сколько внуков?»

Тут я его не поняла и говорю: «Внуков? А внуки-то здесь при чем?»

Он говорит: «При том, Ивановна. Ты мне скажи – сколько у тебя внуков?»

Я говорю: «Два вроде бы… Ну, и там еще… Одна девочка».

Он говорит: «Вот я насчет этого как раз и хотел с тобой посоветоваться».

Я тут совсем запуталась и говорю: «Насчет чего? Насчет простатита?»

Он на меня уставился как идиот и говорит: «Какого простатита?»

Я говорю: «А вы насчет чего хотели посоветоваться-то? Разве не насчет простатита?»

Он говорит: «Нет. А что это такое?»

Я тогда как давай там смеяться, а он на меня смотрит своими глупыми глазами и ничего не понимает.

Потом говорит: «Странная ты, Ивановна. Я же с тобой серьезно поговорить хотел».

Я успокоилась и говорю: «Простите, Николай Григорьевич. У меня нечаянно получилось. Так о чем вы хотели со мной посоветоваться?»

Он нахмурился еще немного, но потом все равно рассказал.

«Понимаешь, – говорит, – я тут жениться решил. Но у невесты моей вроде как уже есть ребенок. От другого мужика. Понимаешь?»

Я говорю: «Понимаю»

Он говорит: «Вот. Ну, и я подумал, что, может, ты что-нибудь посоветуешь»

Я говорю: «Насчет чего?»

Он говорит: «Насчет – мне жениться или не жениться».

Я говорю: «А я-то при чем?»

Он смотрит на меня и говорит: «Ну, ты же сама сказала, что у тебя еще одна внучка есть… Ну, как бы от другого брака. Чужая. Ты же ее к себе в дом взяла. В управлении все об этом знают давно».

Я говорю: «Вот вы мужики. Хуже вас сплетников нету».

Он моргает своими глазами и на меня смотрит.

«Ну, так как? – говорит. – Ты что посоветуешь?»

Я вздохнула и говорю: «Нет тут советчиков. Хочешь – женись. Не хочешь – не женись».

И тогда он говорит: «У нее отец – депутат Госдумы. Ты представляешь – какие перспективы там открываются?»

Я говорю: «Я представляю. Трудно вам будет выбрать. И хочется, и колется».

Он в сторону посмотрел, а потом так задумчиво отвечает: «И не говори, Ивановна. Чужой ведь мальчишка. Совсем чужой».

А моя девочка на следующий день пришла на кухню, и я ей все рассказала про Николая Григорьевича. Исключая, разумеется, простатит. А кому мне еще рассказывать? Татьяна теперь своего автомобилиста одного слушала. А до Москвы письмо целую неделю идет. Так что мне разговаривать больше было не с кем. К тому же девочка в самом деле оказалась понятливая. Слушала меня, вертела свою куклу, молчала-молчала, а потом говорит: «Пусть он женится».

Я говорю: «Почему?»

И она отвечает: «Ты же сказала – дедушка все равно богатый. Он будет мальчику подарки хорошие покупать».

Я говорю: «Так он ему и сейчас их покупает».

А она говорит: «Но папы-то у него сейчас нет».

И как-то так повелось у нас с ней, что мы все больше стали разговаривать на взрослые темы. Я возилась у себя на кухне, а она приходила с куклой, усаживалась на табурет и слушала истории про мою жизнь – про дочерей, про Валерку, про то, куда он пропал, и про то, что с тобой случается, когда ты больше никому не нужен. Она слушала очень серьезно, а я, сама не знаю зачем, всегда говорила ей чистую правду. Стряпала ее любимые блинчики и говорила ей правду. Кому-то, наверное, надо было это все рассказать. Тем более что, кроме нее, так и так никто бы не стал слушать.

А у этой Оли на все было свое мнение.

Когда я рассказала ей, как однажды прилетела с соревнований в Новосибирске и застукала Валерку со своей тренершей по прыжкам, она повертела куклу и сказала, что он все равно был хороший. И на то, что я бросила институт, когда родилась Маринка, она сказала, что это тоже было хорошо. А на то, что я так и не стала начальником смены, она сказала, что это было не надо. Выходило, что жизнь у меня получилась просто на зависть. Зря только бросила ДОСААФ.

Она закрывала глаза, жмурилась, поднимала свою куклу над головой и говорила: «Я бы хотела прыгать. А что ты чувствуешь, когда летишь?»