Игорь Платонов (Светослов) - Садхана

В дверь постучались.

– Да–да; входите, – сказал целитель, подбирая необходимый музыкальный фон. Он остановился на сердцебиении, охваченном щебетом птиц в шелесте сада и плеске ручья.

В кабинет вошёл худощавый мужчина зрелого возраста в рубашке с галстуком и отутюженных брюках. В его взгляде сквозила тревожная суетность, отяжелённая какой-то роковой напряжённостью, что выдавало в нём некоторую однобокость и ортодоксальность мировосприятия.

– Здравствуйте, Сергей Борисович, – взволнованно вымолвил вошедший мужчина.

– Здравствуйте, Пётр Афанасьевич. Присаживайтесь, – ответил Самородов, указав на кресло. Он дал знак ассистентке. Она зажгла ладан в небольшой ладанке и стала плавно окуривать ладаном кабинет.

«Такая жара, а он в галстуке», – подумал Самородов, – ставя стул напротив пациента.

Ассистентка закончила процедуру по очищению тонких энергий и осторожно вышла из кабинета, мягко прикрыв за собой дверь.

– Ну, что у Вас, выкладывайте, – спокойно сказал целитель, садясь на стул.

Пётр Афанасьевич начал сбивчиво и озабоченно излагать:

– Да вот… Всё те же проблемы. Жена болеет, я не сплю, на работу не берут… И вообще, – состояние у меня… как бы сказать… нехорошее, тяжко на душе…

Пациент тяжело вздохнул и с надеждой посмотрел на целителя.

Тот пристальным взглядом изучил его душу, затем прикрыл веки и через пару секунд посмотрел куда-то вправо от пациента.

– Я вижу, Вы не работаете над собой. На Вас – оковы… И их надо снимать.

– А как же их снять? – сокрушённо выговорил пациент.

– Работая над собой, – ответил Самородов. – Я Вам в прошлый раз говорил об этом. Поймите, что семья, дом, работа, – это всё вторично, поскольку имеет причину. А первично – это то, что Вам дано от Бога – Ваша душа; и её надо чистить. И не посредством иллюзий, а упорной работой. Будет здорова душа – будет здорово и тело; и жена поправится, и работа найдётся. Никакие методики и системы Вам не помогут, если Вы не посмотрите на мир иначе…

– А как же иначе-то?.. – растерялся пациент.

– На мир надо смотреть с любовью и милостью в сердце. И никаких претензий ни к кому. Ваша судьба слишком сурова, и её нужно принять, чтобы выжить. Помните, что, обижаясь на кого-то, Вы часть обиды посылаете Богу, а это недопустимо. Я достаточно ясно излагаю суть вещей?

– Да. Конечно. Хотя, мне сложновато сразу так… Кругом проблемы…

– Забудьте о них. Они не стоят того, чтобы мучиться. Сейчас мы с Вами проведём небольшой сеанс, и Вы сами всё увидите.

– Да, да, – оживлённо кивнул Пётр Афанасьевич.

Самородов встал, включил подсветку, чуть прибавил музыкальный фон и сел на стул – напротив бедолаги с проблемами.

– Я уже чувствую некоторое облегчение, – пролепетал пациент.

Самородов открыто посмотрел на него и произнёс:

– Сейчас Вы закроете глаза и на некоторое время отключитесь от этого мира с его проблемами. Итак, начинаем сеанс. Расслабьтесь…

Пациент закрыл глаза и обмяк в кресле, умиротворённый дивной музыкой, скорее являвшейся филигранной композицией живых звуков природы с доминирующим биением сердца, дарующим миру пульсацию вечности… Во всём этом была радость, не нуждавшаяся ни в чём, чарующе светлая радость жизни…

И вдруг всё резко изменилось. Он – пациент, увидел себя плавающим под водой, и вода эта была мутной и какой-то бесконечной, беспросветной и застоявшейся. Но самое ужасное заключалось в том, что сам он – Петр Афанасьевич, был рыбой – рыбой, метавшейся по этому заколдованному водному пространству, лишённому всякой перспективы и надежды на что-то живое… Но через некоторое время, после безутешных метаний сверху начало что-то светиться, это напоминало солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь толщу воды в глубину. Рыба метнулась вверх, но, чего-то испугавшись, вновь осела во мрак и муть; затем метнулась в сторону, как бы собираясь с силами и, наконец, резко пошла вверх – к свету… Рыба вынырнула на поверхность воды, и волна выбросила её на отлогий пустынный берег. И тут же рыба превратилась в человека, – в Петра Афанасьевича… Он сел на песке, весь мокрый, и, опёршись руками о колени, стал созерцать поверхность воды, затем взгляд его направился выше… В этой пустынной отрешённости назревала неутолимая жажда жизни; и плеск волн пробудил тихий дух к осознанию реальности своего существования и причастности ко всему, что его окружает. В этом была надежда на нечто большее, – неотвратимо счастливое, светящее и дышащее извне, и одновременно бьющее из груди… Биение сердца усилилось… и неведомый поток чувств вернул пациента в реальный мир.