Мубарак Раби - Добрые люди. Роман

– Я только пытаюсь занять себя чем-нибудь, как я уже тебе сказала, я не стремлюсь к успеху… Мой муж не может перевести свой бизнес в столицу, а для меня и административная работа, и подготовка к урокам довольно утомительны… Все это не дает мне всерьез заняться университетскими делами.

Он не раз уже думал об этом и был готов задать этот вопрос, подбирая лишь слова, когда она прибавила:

– Кстати, я тебе сказала, что прошу твоей помощи и надеюсь, что тебе это не составит труда.

Он ответил, словно очнувшись от ее слов:

— Конечно, с радостью.

– Я хочу, если ты, конечно, можешь, – продолжала она, – чтобы на этой неделе ты посидел вместо меня на нескольких лекциях. На одной или двух, я считаю их очень важными. Не думаю, что тебе придется терять время, потому что это лекции по философии. По-моему, я тебя убедила. Ну как, согласен?

Последние слова она произнесла с заметной радостью, а он ответил:

– Идет, считай, что ты меня уговорила, но, может быть, я еще мог бы чем-нибудь тебе помочь?

Она поблагодарила его, а потом, взглянув на часы, сказала:

– Я должна быть на уроке ровно в два.

Он очистил апельсин, а она опять устремила взгляд к горизонту, и он невольно залюбовался ей: «третий десяток пьянит как вино». Она сказала ему:

– Посмотри, правда красивое место?

– Красивей, чем я себе представлял. Я и не думал, что в столице есть такие тихие и красивые уголки.

– Не надо думать об этом городе хуже, чем он есть на самом деле, – улыбнулась она.

– С сегодняшнего дня я буду смотреть на жизнь с большим оптимизмом

После ресторана она подвезла его на машине, он вышел на полпути к университету, куда она направлялась, и быстрым шагом пошел к дому, который находился в западной части города.

Как только мать открыла дверь, до него донесся надсадный кашель из дальней комнаты. Касем вопросительно взглянул на мать. Она сказала, прикрывая дверь:

~ У нас гость, Касем.

– Кто?

Она что-то прошептала в ответ, и он следом за ней направился в комнату, подумав про себя: «Ах, дядя приехал, ну что же, добро пожаловать».

Не успел старик тяжело приподняться с места, как Касем, опередив его, подошел к нему, обнял, не давая встать.

– Не утруждайте себя, дядя, отдыхайте, как ваши дела?

Тело ребенка и лицо глубокого старца, – таким показался Касему дядя, весь сгорбленный от старости.

Старик ответил, глядя на Касема увлажнившимися глазами из-под густых седых бровей:

– О Аллах… Как ты повзрослел, Касем, вырос, настоящий мужчина.

Касема ничуть не смутил такой тон, он показался ему просто глупым. Это был тон человека, который не замечает, что жизнь движется вперед. Уже от многих знакомых ему приходилось слышать – слух его привык к этому – что он вырос, стал мужчиной, словно ему было суждено по-прежнему оставаться ребенком, каким они его знали, когда он уехал из деревни. Но сами они словно не замечали, что тоже стареют с течением времени. Но кто знает? Может, эти их слова о его взрослении, звучащие с укоризной, были лишь неосознанным желанием не признавать своей старости. Было ли так на самом деле?

Старик зашелся в кашле и долго не мог остановиться. А Касем стал расспрашивать его:

– Рады видеть вас в нашем доме, дядя, как ваши дела?

Старик отдышался, провел рукой по густой бороде, стряхнув с нее несколько приставших перышек:

«Слава Аллаху, сынок. А вот ты, вырос и забыл родные края.

Его снова охватил приступ кашля:

– Вы больны, дядя? – спросил Касем, поправив за его спиной две высокие подушки: – Устраивайтесь вот так, поудобнее.

Мать Касема все еще стояла в дверях, наблюдая за первой встречей своего сына с дядей, а потом, словно убедившись в «знакомстве», которое состоялось между ними, ушла на кухню.

Старик снова принялся разглядывать племянника;

– О Аллах, Я словно опять перед моим покойным братом. О Аллах, Аллах! Касем вспомнил старую фотографию отца, и ему вспомнились слова, сказанные матерью много лет тому назад:

– Ты так похож на покойного отца, Касем. У тебя ведь есть дядя. А он совсем не похож на твоего отца. Их было два брата, отец был младший. От деда ему досталось крепкое здоровье, красота, искренность, сердечность, а его брат, твой дядя…

И Касем почувствовал, что сам сейчас вглядывается в это немощное создание, сидящее рядом с ним. Если бы ему сбрить бороду, то от его лица, пожалуй, ничего бы не осталось.

– …Твой дядя, Касем, – вновь пришли ему на ум слова матери, – богатый крестьянин, вся деревня ходит у него в должниках, но он жесток и не знает пощады.