Николай Матвеев - 3

Сначала я купил себе какие попало резцы, FIT, по-моему, я вырезал ими, наверное, пять китов, я резал и сдирал кожу с пальцев, бывало портил заготовку, или почти что готового кита, думая, что руки у меня растут из совершенно неправильного места, уже успел упасть оставшимся наверно даже, встрепенувшимся было, духом. Но после, я прочитал что плохой инструмент, он хуже, чем плохие руки, он уничтожает мысль, уничтожает желание, стремление, всё убивает плохой инструмент в руках. Тогда я купил себе набор Robert Sorby, и руки сами начали летать по материалу, я сразу же испробовал их на буке, вырезал брелок в виде кота, получилось просто здорово! Причём, могу сказать это и сейчас. Спустя ещё десяток китов, я заказал себе резцы Narex, с тех пор моим рукам покоя нет и нет почти порезов, ран, а те, что есть, те точно из-за кривизны моих рук, или мыслей. Когда я создаю китов, я думаю о тебе. Как ты сейчас, считаешь ли остатки дней до тысячи, в обратном порядке, слушаешь ли музыку сейчас, какие песни тебе нравятся теперь, всё те же, или что-нибудь иное, другое, жёсткое, красивое, лиричное, а может быть, ты перестала слушать песни, всю эту дребедень, до, фа, ми, соль… Я думаю во что же ты теперь одета, какие вещи любишь ты, какая мода, я фантазирую про обувь на твоих красивых ножках, я выбираю для тебя бельё, я поправляю шаль на твоей шее, я режу палец и смотрю на кровь, я слизываю капли, чтобы не упали на пол, чтоб не забрызгали китов. А после чай и дрожь в руках, и долго-долго взгляд блуждает сквозь открытое окно, с небес срывая звёзды, стирая глупую луны ухмылку, воздухом в лёгкие, кислородом в мозги, не пробить стену тысячи китов, глушить вопросы и на них ответы… Главное, чтоб не кончался в этом мире чёрный чай.

И море было серым и спокойным, наш «Køye» шёл вдоль берега, вздымая небольшие волны, и с неба падал мелкий дождь, а тучи угрожали чем-то большим. Мортен снова молчал, он сосредоточенно смотрел в окно и крутил штурвал, я слышал звук мотора, работал он ровно и красиво, Мортен успел мне рассказать, что совсем недавно он чинил мотор вместе с Коли. Кстати, Коли – механик, он как раз сейчас был в машинном отделении. Коли, он забавный, молчаливый парень, ему наверняка нет ещё и тридцати, его руки черны от масла, его щёки все в царапинах от бритвы, в его ушах по две серьги, а в глазах какая-то вселенная, не меньше. Он редко что-то говорит, но если прислушаться, то можно слышать, как он что-то постоянно шепчет, он разговаривает, видно сам с собой, или с вселенной. Ещё он постоянно обо что-то спотыкается или бьётся головой, или плечами, при этом бормоча, наверно, посылая неведомо кому, проклятья. А Мортен при этом улыбается доброю улыбкой, глядя вслед Коли.

И я вдыхал холодный воздух моря, я закрывал глаза, я предвкушал встречу с китом, хотя и понимал, что вероятность встретить Синего кита в мировом океане ничтожно мала, наверное, даже меньше, чем вероятность быть убитым чёртовым метеоритом. Мы так стремимся встретить кого-то на Земле, но всегда будем раньше раздавлены космосом, его чёрным безмолвием вечности.

А Мортен раз в полчаса глотал из маленькой и плоской бутылки, что-то, янтарного цвета. Я не пил, чему он очень удивился, он считал, что все русские непременно пьют, причём пьют много, особенно в море. Я не стал его переубеждать, потому что не знал и сам, быть может, это так и есть, я же могу отвечать лишь только за себя. Я перестал пить хоть что-то, что содержит алкоголь, когда уволился с работы, тогда мне это стало не нужно вообще. Был даже забавный случай, спустя где-то полтора года, жарким летом, я решил купить себе бутылочку кваса, выпил пару глотков и вдруг почувствовал, будто осушил уже бутылку пива, я пришёл к китам и смотрел на них, стоящих на своих местах, таких… деревянных. Таких, как я – болванчик, шаркающий по жизни, без конца и без начала, вытесанный, словно деревянный Голем, не отшлифованный, а просто вышвырнутый в мир, с занозами, задирами в душе, с неверно вытесанной кем-то мне судьбой. Вот таким дурачком я себе показался. Больше я не пил даже квас.

Мортен был сосредоточен, дождь кончился, но поднялись небольшие волны, судно качало вверх-вниз, и Мортен что-то бурчал себе под нос, закурив какую-то страшно вонючую гадость.

– Что значит, что вы на половину русский? – Спросил я капитана, морщась от запаха.

– Мой отец был русским моряком, он воевал с немцами, его корабль потопили недалеко от Бергена, и он едва спасся, доплыл до берега, в пяти километрах от города, там его подобрал рыбак, а у того рыбака была дочь.