Вера Заведеева: Минувшей жизни злая кровь

В вестибюле прокладывали себе дорогу в толпе медные трубы и барабан – прибыл духовой оркестр! Пока музыканты располагались на сцене, на кафедру поднялся директор института в номенклатурном одеянии не нюхавших пороха «назначенцев» – в полувоенном френче из дорогого офицерского сукна, синих галифе и хромовых сапогах. Произнеся казенную мантру про Отца народов, Коммунистическую партию и Советское правительство, он скороговоркой поздравил всех с наступающим Новым годом (кто его знает, как на это власти посмотрят: праздник-то старорежимный…) и объявил бал открытым. Оркестр грянул «Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь!», заглушая нестройный хор оробевших от неожиданности гостей. Наконец торжественная часть закончилась, директор с профессурой благоразумно отправились по домам, строго наказав остающимся за «старших» молодым преподавателям разогнать народ к трем часам ночи и проследить за порядком.

И тотчас волшебные «Дунайские волны» закружили пары в упоительном вальсе, затем их подхватили «Амурские волны» – как гимн неиссякаемой любви на этой Земле. Создатели этих вальсов знали в ней толк, посвятив свои не стареющие произведения любимым женщинам, с которыми им не суждено было соединиться, – чужим женам. Потом танцевали популярное танго «Рио-Рита» и модный фокстрот, кто как умел, а когда иссякла фантазия духового оркестра, завели патефон. Превозмогая шипение заезженной иглы, сладкоголосый Александр Вертинский пел о бананово-лимонном Сингапуре-пуре-пуре, его сменил Петр Лещенко со своей разудалой цыганщиной, а после отечественных эмигрантов-«запрещенцев» и вовсе зазвучало неслыханное – это гости прихватили с собой на праздник «сувениры», привезенные из покоренной Европы. Студенткам было весело и немножко жутковато от такой «вседозволенности».

Зойка, красивая, с гордо поднятой точеной головкой на длинной белоснежной шее, смотрелась настоящей павой рядом со своими однокурсницами-простушками. Казалось, что она никого и ничего не замечает вокруг. Ее, в очаровании томной грусти по утраченной любви, наперебой приглашали кавалеры, заинтригованные единственным на этом балу декольте в боа из ниспадающих каштановых локонов, которое выгодно подчеркивало соблазнительные девичьи прелести. Они чуяли в ней какую-то волнующую тайну, глубоко пережитое сердечное страдание, что всегда притягивает мужскую особь, как мотылька на огонек («Почему бы не воспользоваться? Кто-то уронил, а я подберу…»). Зойка небрежно подавала руку, как для поцелуя (так делали шикарные дамы в кино), и позволяла кружить себя в танце, не выказывая при этом никакого интереса к партнеру. Она и не заметила, что какой-то щуплый лейтенантик не отходит от нее ни на шаг весь вечер.

В общежитие под утро девчонок провожала большая компания. Тихо падал мягкий снежок, укрывая белым кружевом следы недавних разрушений, будто и не было никакой войны. Вот и наступил новый, 1946, год. Что он принесет? Неужели ей больше не быть счастливой? Зойкина старшая подруга с последнего курса, веселая разбитная Танюха, утешала ее, делясь своим «взрослым» опытом: «Клин клином вышибают. Заведи себе другого – сразу полегчает. Вон сколько их сегодня набежало. Не теряйся!». Танька, слегка под хмельком, повиснув на руке своего провожатого, вдруг визгливо, по-деревенски, затянула: «На то она и первая любовь, чтоб вслед за ней пришла очередная!».

– Тише, ты, балда! Вдруг патруль нагрянет, – попридержала ее Зойка, испугавшись больше не патруля, конечно, а нежелательных ушей новых знакомцев.

И правда. Сколько можно страдать? У нее вся жизнь впереди. Она молодая, красивая, умная – так неужели останется без женихов? Да ни за что! Вот и сейчас кто-то все порывается взять ее под ручку. Зойка искоса взглянула на шагавшего рядом парня. Да это же тот щуплый лейтенантик, который терпеливо дожидался, когда ее возвратят после танца на место более удачливые кавалеры – бравые широкоплечие и рослые молодцы. Откуда было Зойке знать, что именно такие вот мелкие шустрики, как этот воздыхатель, и завоевывают самых красивых женщин, проявляя невиданные таланты в любовных делах. «Ну пусть будет такой, вроде бы даже очень симпатичный. Кудрявый чуб задорно выбивается из-под фуражки. И, видно, смелый – вон орден какой-то блестит и медали позвякивают… – размышляла Зойка. – Кажется, его Юрой зовут. Красивое имя. Жалко, что не москвич, как Саша. Но вроде живет где-то в пригороде столицы».