Джет Ривер - Ненаписанное письмо

Сейчас я помнил все до мелочей и скучал по каждому мгновению, прожитому рядом с тобой, Марта. Я не желал забывать нас, пока не переболею, не перегрызу поочередно миг за мигом, клочок за клочком все, что было между нами. Я вскрывал память как сундук с ворованными сокровищами, на которых не могу нажиться, не могу продать на черном рынке и выменять бартером, но могу смотреть, восхищаться и горевать вдоволь: в наших трех годах скопилось множество редких вещиц – начиная от исступленного счастья, заканчивая бунтом характеров, когда тряслись стены и земля уходила из-под ног.

И только теперь, когда я переворошил львиную долю нажитого добра, я почувствовал, как стало действительно легче. Той легкостью, которая не отбирает сил. Она очищала мои сосуды и ветви бронхов. Ты как будто покидала меня, Марта, изживалась естественным способом – так, как обновляется клетка за клеткой человеческий организм.

И все же этого было недостаточно.

Увидев Криса, я подумал: человек, вроде него, едва ли болеет остатками чувств, потому что не зарождает их изначально. Он пускается на волю стихий, многократно сильнее него, и на короткий миг чувствует превосходство. Он разрешает себе поверить, что бессмертен и непобедим. Так почему бы и мне не попробовать?

Спорить с судьбой в морской пучине в самый разгар сезона дождей я бы не осмелился, но состроить добродушное лицо новым знакомым женщинам мне было под силу. Так я и поступал.

Представление закончилось. Нок и Мали пошли танцевать. И мы с Крисом решили не отставать. На танцполе я чувствовал себя расслабленно, совсем не так, как это было впервые с тобой, дорогая Марта.

Мне тогда пришлось включить все свое мужество, чтобы пригласить тебя на танец, хотя ничего особенного в нем не было. Мы просто обнимали друг друга в полумраке и медленно вращались. Ты что-то говорила, а я кивал, сосредоточенный на том, чтобы не наступить тебе на ногу.

Потом ты сказала:

– Ну что? Идем?

– Да, идем.

И мы пошли ко мне домой.

Теперь же ко мне обращался Крис:

– Ну что? Идем?

– Да, идем.

Я взял за руку Мали. Вчетвером мы вышли из бара.

Рассвет еще не подобрался к небосклону, но улица немного очистилась, толпа поредела. Мы брели вдоль основного потока, затем свернули в проулок. Здесь было темно и узко. У закрытых дверей жилищ обосновались на ночлег собаки. Одна из них пробудилась в надежде выпросить какой-нибудь еды. Мали погладила псину. Меня это тронуло, но вместе с тем вызвало чувство брезгливости. Мы пошли дальше.

Крис привел нас к частному дому, где сдавались комнаты. Он знал хозяйку и быстро договорился с ней о цене. Хозяйка проводила нас внутрь своего постоялого двора. Ни в одной из комнат не горел свет, и я решил, что, возможно, мы единственные гости. Но быстро разуверился в этом, когда шагнул через порог: там скопилось не меньше двух десятков пар обуви – от совсем детской до безразмерной и бесполой, похожей на стоптанные лапти крестьян. Нас не просили разуваться, да и желания такого не возникало при виде немытого кафеля как в старой больнице.

Крис и Нок уединились в комнате за кривоватой голубой дверью с огромной щелью понизу. Меня и Мали оставили в каком-то чулане на втором этаже, где потолок срезал пространство покатой крышей, отчего маленькая комната казалась вдвое меньше. При входе стоял умывальник с узкой полоской зеркала, приклеенного на скотч, и холодной водой. Дальше болталась шторка из куска простыни, нанизанная на жесткую проволоку, а за ней – кровать без ножек, состоящая из одного толстого матраса, набитого сеном и затянутого в брезент.

Я включил свет и огляделся. При входе мне показалось, что плата за ночлег совсем крохотная, но теперь-то я понимал, за что плачу. В комфорт постояльцев здесь не было потрачено ни одной лишней копейки. Если мусорную корзину в углу можно с огромной натяжкой назвать удобством, то она была тем немногим, за чем тут действительно ухаживали – корзина была пуста. Впрочем, при ближайшем рассмотрении, я понял, что и белье на матрасе недавно стирано. Конечно, не было никакой гарантии, что сделали это сразу после последних визитеров, но пахло сносно.

Внезапно меня одолело тяжелейшее смятение.

Силуэт Мали резал серо-синий отсвет ночи так неестественно и гнусно, будто хотел отсечь мне голову. Я вовсе не испытывал неловкость или таинство предвкушения, какие чувствовал, ведя впервые в постель тебя, Марта. И это не было стыдом обнажения и страхом за свои способности, как логично предположить в такой ситуации.