Эмма Буяльская - Ореховая роща

На деньги, которые ей вручили перед отправкой, она смогла только несколько раз купить что-то на остановках. Беженцам не давали информацию, сколько времени их вагон будет стоять на запасных путях, поэтому было рискованно покидать вагон и бежать на станцию, где к этому времени в общем-то уже исчезли торговцы пирожками, варёной картошечкой с укропчиком, фруктами, а буфеты совершенно оскудели и предлагали только чай. К счастью, всё время было тепло, середина лета ведь.

Маруся стала отходить от потери близких. Русский язык-то какой! Стала отходить. То есть стояла рядом, близко, а потом стала отходить. До этой трагедии она была беззаботная, счастливая, уверенная в будущем настолько, что даже не думала о нём, о будущем, весело жила в поле любви, любила мужа и Сашу, себя, родителей, всех родственников, близких, знакомых и излучала такую любовь, что ощущение лёгкости и радости дарила всем, с кем общалась.

– Я такой уже не буду никогда. Эта Маруся умерла со всеми, – думала она. – Это чудо, что я вышла Алёшу провожать, и он нёс Саню на руках, это чудо – живой Санечка. И я осталась для него, он не может без меня. Это счастье, подарок судьбы, что дети остались живы. – Она крепко прижимала к себе Саню и чувствовала в животе второго малыша, которого ещё не родила.

Это счастье перекрывало весь негатив: горе от потери всех близких, страх, что осталась один на один с пустотой, в которой предстояло жить, чтобы вырастить детей. Она, восемнадцатилетняя, вчера ещё сама ребёнок, а сегодня – с одним за руку, второй в утробе, потерявшая всё и всех, без документов, без дома, без мужа. Он уходил, и она тогда уже знала: он не вернётся, и она ничего не будет о нём знать. Он даже не смог её с ребёнком посадить в кабину грузовика, увозившего последние военкоматские документы.

К концу июля их высадили из вагонов. Нужно было перебираться на другой берег реки, а мост был разбомблен. Переправляли людей на другой берег баржами, лодками рано утром до рассвета: бакены, указывающие путь, ночью не светились, чтобы не показывать противнику реку, днём могли бомбить. Это утро было началом второго самого страшного дня в жизни Маруси. Она с сыном была на палубе баржи, тесно заполненной людьми, в основном – перепуганными детьми, воспитанниками детского дома, основная часть которых была переправлена вчера. Внезапно налетели самолёты и стали расстреливать из пулемётов баржу и остальные судёнышки, перевозившие людей. Убили рулевого, и баржа беспомощно села на мель. Два самолёта один за другим заходили на цель и расстреливали детей. Уже было достаточно светло, баржа стояла неподвижно, и лётчики не могли не видеть, в кого они стреляют. Лёгкая цель, почему не пострелять.

Маруся стояла, с беспомощной яростью глядя, как ей казалось, прямо в глаза этим убийцам, пока они, отстрелявшись, не улетели. Безумие снова подкатило к ней: все на палубе были убиты или ранены, она увидела лежащего рядом окровавленного Сашу, дико и страшно зарычала, схватила его, и не сразу до неё дошло, что он жив. Она лихорадочно стала ощупывать его с головы до ног, потом поняла, что он в крови воспитательницы детдома, которая была убита и, падая, закрыла своим телом Сашу.

Потом она ещё много-много лет видела один и тот же сон: на неё, окруженную детьми, своими и чужими, налетают живые страшилища-самолёты с чудовищными пастями, полными огромных клыков. Они с железным хохотом: ха-ха-ха, ха-ха-ха-ха-ха – убивают всех вокруг, и Маруся с криком и плачем просыпалась. А тогда спасатели, совсем молодые ребята, которых ещё не призвали в армию, да несколько взрослых из эвакуированных, которые с берега видели всю трагедию, хотели переправить её на другой берег и передать в эвакопункт, но обезумевшая Маруся крепко прижимала Саню к себе, совсем по-звериному рычала, рыдала и не подпускала к себе никого. Трапы для спуска с бортов баржи на лодки были аварийные, из каких-то канатов, и спускать по ним беременную, не в своём уме женщину с ребёнком, сопротивляющуюся изо всех сил, неизвестно откуда взявшихся, было просто невозможно. Ребята позвали на помощь:

– Илья Маркович, помогите нам! Мы тут не можем справиться.

С кормы баржи поспешил к ним Илья Маркович, аккуратно переступая через тела погибших, и сразу понял ситуацию с Марусей. Он подошел к ней и со словами «Всё кончилось, девочка, всё кончилось» обнял её вместе с её сыном и огромным животом и стоял так долго-долго, пока она не пришла в себя. Снова пришла в себя ради детей. Илья Маркович, крепко держа её с Саней своими большими руками, осторожно повёл её к борту баржи, потихоньку говоря неважно какие слова, лишь бы она снова не отключилась. Возле трапа он уговорил Марусю посмотреть, как ребята переправят в лодку сначала Саню, а потом её. Но она доверила ребёнка только Илье Марковичу – такому огромному, доброму, заботливому, как её папа в детстве. Ребята подстраховали её спуск с двух сторон, а потом спустился в лодку Илья Маркович с её Санечкой.