Ярослав Шумахер: В тени каштана. Миниатюры

– Гуми, я буду падать в обмороки каждый день, как я раньше до такого не додумалась, ими так пестрят пьесы, я их презирала, это же гениальный чисто женский прием и очень действенный маневр.

– Лил, ты должна прекратить теперь дурачиться, я не на шутку переволновался, может, это волны такие или час пик, я не знаю… мы летели сквозь пыль городских улочек… пока… потом… там в прохладе парка у воды, Лил, я осознал, что никого так не любил, как тебя, что никого так не люблю, как тебя, и никогда не полюблю… один Бог или дьявол помнит, что слетало с моих губ… какие молитвы я ниспосылал всевышнему, чтобы ты пришла в себя, а неровная ниточка твоего пульса ожила. Лил, ты помнишь, как я целовал тебя, твою бледность, твои холодные виски? Лил, я чуть не лишился рассудка, пока ты спала.

– Я спала? Не знаю, Гуми, я, конечно, могу внять твоим словам, но я ничего этого не помню. Помню лишь, как провалилась в прохладное глубокое озеро, огромные кувшинки надо мной выстроились в загадочные переплетения и закрыли солнечные лучи, я поплыла по песчаному дну вниз, дальше и дальше… пока течение не вынесло меня на берег, а там я услышала необыкновенные трели незнакомых птиц, песок такой нежный и мягкий, и еще так легко было дышать, так приятно было дышать, птицы пели и пели, на меня садились стрекозы и щекотали мне нос, я спала… а потом меня разбудил какой-то пес, он лизал и лизал мне лицо, губы, щеки, лоб… я отворачивалась от него, но он вновь меня находил и продолжал лизать, а когда я открыла глаза никакого пса не оказалось, лишь ты, такой удрученный, такой понурый и несчастный, Гуми, вот, что я видела.

– Лил, отдыхай, пожалуйста, я принесу тебе чая, ты должна уснуть, завтра мы еще задержимся на денек, может быть, сходим вечером на пляж… Ты должна набраться сил и терпения. Все наладилось, верь мне, ангел мой, верь мне, я ЛЮБЛЮ тебя.

– Я хочу поехать в Лондон, Гуми, я хочу поехать в Лондон завтра же, я соскучилась по Гарри… кх… кхк.. орн… прж… ает

(Гуми осторожно зажимает ей ладонью рот и прикасается губами к её причесанному виску)

– Да… да… да, мы поедем в гости к Гарри, а теперь спи, моя золушка. Ааааа-уууу!!!

(Лил кусает его за палец, Гуми одергивает руку)

– Не называй меня золушкой!!! Терпеть не могу эту сказку!

– Ладно-ладно, моя вишневая косточка, только успокойся же, наконец, и отдыхай, прошу тебя.

(Гуми, стоя на коленях, поправляет выбившиеся подушки и берет слегка остывший чай, чтобы передать его Лил, она гладит его лицо, её глаза лучатся нежностью, они вот-вот подернутся приятной дымкой сонного забытья, но сначала она потянется к нему, чтобы поцеловать его неровную щеку, что-то пробормотать на том интернатском наречии, которое Гуми так никогда и не усвоил… выпить послушно чай и потом уснуть ангельским сном).

– Лил, ты все еще здесь?

– Нет, я уже ушла, – голос из уборной (…)

– Лил, а Лил, ведь осень вновь, и пора, знаешь, мне в руку сегодня упал желтый лист, его подняло ветром с земли – так забавно, он ровненько лег в мою ладонь.

– Ты – счастливчик, Гум, я это всегда знала.

– Я подумал, Лил, ты как-то упоминала об ортанзе, помнишь? Проклятые поэты…

– Нет, в последний раз ты отправился за золотым руном и я тебя не видела почти год.

– Лил, вишневый град косточек, не сравнится с твоей беспринципностью, ты обязана мне теперь помочь отыскать ортанз!!!

– Хих, у тебя кризис или как тебя прикажешь понять?

– Мы возьмем лодку и спустимся по карельским рекам в обитель призрачной Туле! Я все придумал, у меня есть карта и руно.

– Что?! Ты сумасшедший, кормить комаров в Карелии?.. Нет, дорогой, это не для меня, без горячего кофе, питаться рыбой и грибами, зажаренными на вертеле, хих…

– Лил, ты стала чересчур изнеженной – дорогие автомобили, рестораны и гламурные подонки, которые ни на что не способны, кроме как отнимать у тебя драгоценное время, ты совсем забыла обо мне. Лил, мне очень трудно сейчас.

Она вышла из уборной в полупрозрачной накидке из органзы, белые лепестки ее конусообразных грудок собрали на себе небрежный каскад сиреневых завихрений, подведенные глаза и губы фиолетовыми тенями напоминали аметистовые россыпи на коже форели.

– Лил, что это, ты похожа на тихоокеанскую устрицу, побывавшую в пасти мурены, ты собралась куда-то пойти в этом наряде?..

– Нет, я собралась сплясать в этом наряде на твоей могилке, поросшей фиалками…

– Это невообразимо оригинально, знаешь, ты будешь нарасхват среди зверски голодной птенчиково-пушечной братии.