Георгий Левченко - Люди

Однако продолжу о себе и не ради самолюбования, но в целях объективности. Точнее, даже не объективности, я просто хочу, чтобы обо мне осталась хоть какая-то память. Писать о семье не имеет никакого смысла, отец с матерью, у которых я провожу свои последние дни, ничем не примечательные личности, просто добросовестные люди, обыкновенные родители, и мне, и моим брату и сестре они всегда оказывали стандартную поддержку в нашем нелепом существовании, не более. Отец, конечно, в своё время учил меня жизни, мы с ним довольно близки, и я честно слушал то, что он говорил, однако его познания настолько ограниченны, что мне не хватило их даже на один день жизни в областном центре, где я получал высшее образование. И если мне не изменяет память, это был первый, нет, второй день в жизни, который я чётко запомнил. Что произошло? Разумеется, я ехал не на пустое место и не в одиночестве, со мной был он, квартиру и вовсе сняли заранее, однако первым, что встало под сомнение из багажа моих скромных знаний о жизни, оказалась необходимость быть приветливым и вежливым, чтобы люди относились к тебе так же. И водитель автобуса, и таксист, наконец, наша квартирная хозяйка на мою открытость отвечали холодным безразличием, весьма меня удивившим. Ведь вот он я, посмотрите, собственной персоной приехал в большой город получать не абы что, а высшее образование! Как же можно оставаться безразличным к такому примечательному событию у такой интересной личности?

Следующий день оказался не лучше. Я поступал сам, хоть и еле-еле, но прошёл по баллам. Войдя в корпус вуза сдавать документы, действительно полагал, что ко мне отнесутся по-особенному, красной дорожки, конечно, всерьёз не ждал (просто тихо про себя надеялся), но давешнее равнодушие, которое на этот раз я увидел у девушки, буднично принимавшей бумажки у таких же наивных придурков, как я, меня удивило. После нескольких безразличных слов исключительно по делу я позволил себе возмутиться её холодностью к абитуриентам, в результате чего был моментально поставлен на место, и далее вёл себя так, будто обязан ей жизнью, окончательно сконфуженный тем, что докучаю этой небожительнице собственным презренным существованием. Тогда я только это почувствовал, теперь же осознаю вполне. У меня так и стоит перед глазами образ загнанного, забитого существа, ненавидящего свою работу, готового даже от малой и совершенно безобидной угрозы защищаться до последней капли крови, а если и не защищаться, то хотя бы получить удовольствие от гибели противника. С чего бы это? Её положение казалось более надёжным, чем моё, и по комплекции она существенно меня превосходила, я всегда был очень худ, а по завершении пубертатного периода так и вовсе слабо походил на человека, её же жирные бока обильно свисали над поясницей, просвечиваясь сквозь лёгкую блузу. Тогда я ещё не понимал, что подобные зверушки самые злобные и бесполезные из всех, они не способны меняться к лучшему, а потому лишь деградируют всю свою беспросветную жизнь, как не понимал и своей власти над ней, данной сугубо обстоятельствами, а не моими заслугами, ведь не смотря на грубость будущих студентов в её адрес, животное обязано было выполнять свою работу. Вполне возможно, что у неё дома имелось какое-нибудь мелкое ничтожество, получившееся в результате случайного (может, и единственного в жизни) соития, в котором она отчаянно пыталась увидеть смысл своего существования и ради которого сидела здесь, а, точнее, обманывала себя, что сидит здесь ради него.

Забавный эпизод прочно засел в моей памяти. Каждый дурак считает себя уникальным, и я считал себя уникальным, даже не подозревая, что являюсь лишь одним из них. Наверно, это и стало лейтмотивом моего произведения: «человек» – звучит не гордо, а, прежде всего, по-разному, в основном же – глупо, уныло, неуместно, убого, злобно, бесполезно, а если в совокупности – серо и самовлюблённо. Таков и посыл живущим от умирающего.

Вполне можно подумать, что эти строки – всего лишь злобный пароксизм, желание отомстить здоровым за свою болезнь. Так оно и есть! Но это месть правдой, нацеленная на самоуспокоение ложью. Теперь мне ни от кого ничего не нужно, можно не лицемерить, а говорить так, как есть на самом деле, избавившись от пут, которые мы сами же и создаём, соблюдая собственные интересы, желая поставить на их службу других, мы предаём себя, объективность, поддерживаем общепринятые иллюзии, ложные ценности, замещая ими некогда имевшиеся у нас мечты. Кем бы я сейчас был без той случайности, что со мной приключилась? Всего лишь одним из прочих, а, возможно, даже гораздо лучше, по крайней мере, как и все остальные, я считал бы именно так. Однако чёрт с ним, можно и пофантазировать насчёт моей будущности и без болезни.