Марина Степнова: #ЖИЗНИГРА

– А ведь я помню те времена, когда здесь светофор поставили, – сказал Ладынский, снова прильнув к одному из отверстий, – вон на том месте, самый настоящий светофор. Поселок планировали строить, – майор хотел показать это место рукой, но уткнулся пальцами в пыльный брезент тента. – Представляю, сколько дембельских альбомов украшены фотографиями в обнимку со светофором в открытом поле с заснеженными горами на заднем плане. Сейчас там даже бетонной площадки не видно. А ты говоришь – Атлантида.

– А вы, кстати, замечали, как автоматы, висящие на плечах вчерашних школьников, делают их взрослее. Мой младший брат постоянно лез в кадр с сигаретой в зубах, тоже хотел выглядеть старше.

– Больше всего кадров с крупнокалиберными пулеметами встречается в дембельских альбомах писарей и чертежников из штаба, – задумчиво произнес Ладынский.

– Это точно. Все мы торопились быть взрослыми и значимыми, а получилось, так, что многие навсегда остались молодыми.

– Домой вернешься, писать начинай, – ответил Ладынский.

Из ближайшего вагончика вышел небритый полный мужчина кавказской внешности и направился к грузовику, надевая на ходу кепку, аккуратно сложенную из газеты.

– Салям алейкум! – поприветствовал его сержант, защелкивая рацию за пояс.

– Гамарджоба! – ответил строитель по-грузински.

Услышав набор интернациональных приветствий, оба пассажира с любопытством выглянули из кузова. Струйка белого дыма прошла от края до края дальнего вагона-бытовки, и на строительном участке появился смуглый мужчина высокого роста лет сорока, неопределенной татарской внешности. Он швырнул в сторону палку, с которой стекал в траву еще дымящийся гудрон, и громко сказал грузину:

– Валико, а Валико, предложи гостям арбуз.

– Да, конечно, пожалуйста, проходите! – воскликнул строитель в газетном оригами. – Хороший арбуз, прохладный арбуз. Присаживайтесь!

– Я же тебе говорил, – сказал Ладынский, увлекая за собой молодого человека еле заметным толчком корпуса.

– Арбуз, арбуз, прохладный арбуз… – стал напевать Трофим, переступая за борт грузовика. – Ну, что ж, поехали.

Мужчины одновременно спрыгнули с борта, отряхнулись и направились к строительным кόзлам, застеленным клеенкой в сиреневый цветочек, свисающей до самой земли. Военнослужащих больше заинтересовала пачка папирос, лежащая на краю стола. Получив одобрение строителей, солдатики дружно вытянули из пачки по одной папиросе и тут же закурили. Потянуло густым табачным дымом.

Все сели в тени вагончика – по одну сторону. Грузин разрезал арбуз, расставил нехитрую посуду и сел на лавку рядом со всеми. Притянув к себе арбузную дольку, он спохватился, вскочил, поднялся по металлической лестнице в вагончик и вернулся оттуда с пластмассовым постаментом и большим пляжным зонтом. Он установил зонт в постамент и раскрыл над столом. Придвинул два пластиковых стула, один для себя, спинкой к штоку, другой для сержанта.

Арбуз оказался спелым и сладким. Долговязый строитель, увидев заминку гостей, неуклюже выковыривающих косточки из арбуза, неторопливо обернулся, жеманно выдернул охотничий нож, воткнутый в стену вагончика на уровне головы, и протянул его на другой конец стола, ловко провернув нож в ладони – рукояткой вперед. Трофим взял нож, проделал одними пальцами пяток таких же финтов, вращая клинок в обе стороны, коротко сказал «спасибо» и рассек арбузную дольку пополам. Стряхнул косточки в пиалу и передал нож рядовому. Трофим пригнулся, шаркнул по гальке крупным протектором ботинка с высокой парашютной шнуровкой, вынул из-за голенища узбекский нож с цветной наборной ручкой и воткнул в очередную дольку арбуза. Бравая готовность к любым мужским играм на свежем воздухе светилась куражом в его глазах.

Пассажиры, оставив на столе по два тонких полумесяца арбузных корок, показали жестом, что они еще не прощаются и пошли к машине, достали из кузова два рюкзака, сумку со снастями и удочки.

– Ладно, сержант, езжайте, – сказал Ладынский, – мы сами спустимся к реке.

Солдаты опасливо вскарабкались в кабину, не сговариваясь, выхватили из машины головные уборы и вытрясли их – все могло быть пристанищем мохнатого чудища.

– Техника вся ушла? – крикнул Ладынский еще в открытые двери кабины.

– Это военная тайна, – ответил сержант, улыбаясь уголком рта с дымящейся папиросой.

– Да уж, тайна – еле слышно сказал Ладынский, – две недели кирпичное небо от пыли над долиной, а сегодня тугаи видны до горизонта. Тоже мне тайна.