– Куда перепрятать? Говори, куда? Если в картошке нельзя, – торопливым шепотом произнес сынок-прохиндей, когда они уже закурили, отец
самосад, сынок – беломорину.
– Ладно, не гоношись. Теперь уж пусть лежат вылеживаются…
– И я так думаю.
– Это же надо удумать такое – взять колхозную кассу. Это уже, я считаю, по-свински. Людям начислили за их труды, а ты взял. Чем платить теперь будут?
– Это уж не наша забота…
– А чья же?
– Слушай, папань, ты что, в самом деле печешься, о государстве? Да в
их закромах, знаешь, сколько?
– Сколько?
– Воз и маленькая тележка… Горы золота, если конкретнее. Нам такое и
не снилось…
– В общем так… Аркаша приедет и там решим, что к чему и что по
чем. А пока – не рыпаться. И прежде всего надо успокоиться и перестать метать икру. Ниже травы, тише воды затаиться. Словом нас и нет на белом свете, будто мы сгинули. А спросят, брали? Отвечать не брали, спокойно отвечать. Они спрашивают повторно, и опять же, мол, ни сном, ни духом…
– Дурдом какой-то… Что ты плетешь, папань?
– Я говорю, как оно есть, сынок. Дело наше пропащее – такая ситуация.
Кожей чую – пропащее. Но все равно, икру метать ни к чему. Сесть на жопу и сидеть. Где-нибудь в уголку. А там видно будет, – постепенно обретая прежнюю деловитость, произнес Василий Тарасович. – Пошли, у меня там есть в заначке, тяпнем по рюмочке, а то как бы удар не хватил, очень уж нехорошо на душе, напряженно. Пододвинул, ты мне, сынок, проблемы. Зайдя в дом, они торопливо проглотили крепенький напиток, не закусывая. Мы, Кисляковы, вечные труженики… Испокон веков… И вот откуда-то белая ворона взялась, – ворчливо произнес Василий Тарасович, но уже без прежней злости, а несколько снисходительно. По, видимо, его нравоучительные речи не попадали в цель.
– И не ливером будем питаться, а копченой колбаской, – раздобрев после
выпитого крепкого самогона, произнес шустряк-сынок.
– Да тише ты, мать услышит, – прошипел отец, заговорщики прижимая палец к губам.
– Ничего, ничего, живы будем, не помрем, – излучая легкомысленность и бравый задор молодости, произнес «герой дня», даже и не замечая боли и тоски, застывших в глазах родного отца. – Жизнь продолжается. Не в первые, не мы последние. Подумаешь, невидаль какая – касса…
– Когда стемнело, Василий Тарасович в сумраке сарая, притулившись к к яслям рядом с коровой, начал неистово молиться. Никогда он не обращался к богу, но тут вынужден, был обратиться. Молитв он не знал и горя повторял лишь как заведенный, лишь две фразы: «Спаси и сохрани моего медвежонка так он звал своего сынка, когда он был еще маленьким. «И Пусть он больше, не ворует… Он не знал о том, что парторг тоже переживает за своего сынка. И тоже, почти по тому же поводу…
Двенадцать, часов ночи… В это время, не спали не только Рыбкин и его отец, но и парторг… Это была жизнь, ее извивы, ее проявления, борьба, так сказать, за существование, за продолжение своего рода, каждый пекся о своем родной кровинушке, подчиняясь вековечным родительским инстинктам…
Парторг… даже не хочется называть его по имени – просто парторг. нехороший человек с лисьими замашками, но с волчьей душой. Про таких говорят: мягко стелет, да жестко спать. За счет колхоза купил кооператив детишкам… Совершенно случайно он обнаружил, в ящике стола в комнате сына пачку денег… Сынок не стал, отпираться, тут же во, всем признался, сказал, что ходил вместе Рыбкиным в правление, но внутрь не залазил, а стоял «на атасе». И Рыбкин за это качестве благодарности дал ему пачку денег…
– Какая же ты тупая скотина! – горько-произнес парторг. Славка Промозглых. Закадычный друг Ивана Рыбкина. Похоронил брата, отца… Жил в одиночестве. Отчасти тоже был шустряком. Трое их было, друзей. Еще был Филателистов Борька Три друга, три разных судьбы, три разных характера. Славка хоть к слыл шустряком, но был грустноватым шустряком. И если эти двое были небольшого росточка, третий, Борис, был высоким и простецким до мозга костей Парторг по какому-то своему разумение из двух друзей Рыбкина вы брал почему-то Славку. Видать, под несчастливой звездой тот родился.. Одевшись, парторг торопливо, направился к его дому. Подойдя к его ограде, начал разбрасывать деньги направо и налево. Затек зашел к Славке дал ему сотню и прежнее:
– Храни молчание. Это в твоих же интересах.
– Какое молчание?
– Не перебивай, сейчас объясню… Короче тебя, наверное, скоро арес-
туют, но быстро освободят, все зависит, от тебя: oт твоего молчания.
Читать дальше