Илья Лавров - Сказание с запахом ненависти

На днепровских на крутых порогах первая беда его настигла. Пошли на ладьях прямо по порогам, перекатываются ладьи, ломаются. Русичи, кои в первых лодках шли, волок не заметили, по которому умные люди, купцы да путешественники, корабли свои волокут. А Олег в середине войска на легком струге был, да еще и вздремнул маленько и не смог осадить русичей вовремя. Сколь народу потопили, сколь ладей поломали, оставили – не счесть. Тут догадываться стал Вещий Олег, в чем дело, почему русские воины брани проигрывали. Не от того ли, думает, что стояли всегда в начале русичи, сыновья тех доблестных русов, с коими Рюрик славянскую сторону завоевывал. И отцы их были богатыри, и русичи таковы, да ведь матери их, славянки, молоком своим их в младенчестве питали, а сами сено ели да траву. Превратили они сыновей своих в телят. Сила есть – уму неоткуда взяться. И начальники из этих новых русских, как из молодых бычков.

Призадумался Олег, стал сбирать советы, да приглядываться, да прислушиваться, что те горе-начальники молвят. Убедился, да делать нечего. Повернуть назад – стыд. И решил тогда Вещий Олег не спать, не отдыхать, никому не доверять, все решать лично. Авось, сдюжит. «Будем, – думает, – брать Царьград силой и отвагой русичей, коих им не занимать, да моим умом».

Вышли в море ладьи русские, вдоль берега направились. День и ночь не спит Олег, глаз боится сомкнуть. Ну, как шторм – не успеют ладьи бухту найти и спрятаться; или мель – не успеют дальше в море уйти; или выскочат из-за мыса греки на своих кораблях – не успеют его разбудить, не успеют ладьи клином построить, чтобы крылья по краям оставались. Да еще не мало ли в море опасности.

Долго ль, коротко ли, показался и Царь-город. Подивились русские воины такому чуду невиданному: башни, крыши, колоколенки – все блестит на солнце, переливается, все высоко над землей поднимается, в небо синее упирается.

Как увидели греки, что плывет на них туча кораблей русских, испугались, забегали. Да защитою был их город славен. Вот, казалось, и пролив, что до самых стен ведет, а поди в него войди. Натянули над водой греки цепь невиданную, а звено у той цепи, что колесо у телеги. И была та цепь от одного берега до другого.

Тут один из русичей побойчей других крикнул на все море синее голосом громовым, заглушил шум волн и ветра:

–– Навались, ребята, всеми лодьями! Силой русскою не порвем мы разве цепку!

Ухмыльнулся Олег в бороду, промолчал. Налетела туча лодочек на цепищу, гребцы пыжатся, веслами машут, лишь один Олег сидит на корме, задумался. Только ночь на землю опустилась, крикнул воинам своим Волх Всеславич:

–– А теперь-ка, молодцы, давайте к берегу!

Первым выскочил, ступил на землю, огляделся, взял славян помастеровитее с топорами, с пилами и исчез в ночи чужой, непроглядной.

Рассвело вот, смотрят греки со высоких стен: нет, как нет, на море суден вражеских. А на сушу посмотрели – что за чудо! Корабли по земле плывут, паруса ветрами утренними надуваются. То Олег, мудрец вещий, приказал все ладьи поставить на колеса. Сам же всю-то ноченьку кликал ветер северный со родной со стороны.

Удивило чудо греков, да на то у них было и свое чудо. Лишь приблизились ладьи русские да на два полета стрелы, показалось из-за стен пламя огненное, налетело на чудо-корабли, стало жрать их один за другим. Так у змея пасть разверзается, так он столб огня извергает, и летит огонь лакомиться деревом.

Тут воочию Олег и увидел, как бывало все на брани, на сражении. Тут и понял он, что ума его, что отваги русичей мало, – надо, чтобы и другие слушались да страху не кланялись. Первыми поляне побежали, те, что издавна свой Киев-город под кого непопадя отдавали. Великаны все, исполины, а блаженны духом, трусливы. За полянами другие вскачь ринулись.

–– Стойте! Стойте! – им Олег кричит. – Нам один путь от огня спастись – на стены! Лодий много – все не пережгут!

Те, предатели, не слышат, улепетывают. Тут и ладьи подогнал ветер ко крепости. Надо бы стремянки ставить да на стены лезть – а некому. Перебили греки малое число оставшихся русичей. А Олега схватили.

Привели русского вождя на поклон к василевсу греческому. Таковы слова василевс молвил:

–– Мы отпустим тебя, страшный волхв, не хотим брать греха на душу. Все равно теперь ты не жилец: иль хазары тебя казнят – знаем точно, или раньше ты от мук бесчестия помрешь – вон какой худой, очи от бессонницы красные. Догоняй своих дромитов, но сперва по обычаю побежденного ты прибей-ка щит свой на наши ворота. Слышали, и в твоей стороне есть такой обычай, чтоб ворота были крепче, неприступнее. А прибьешь – посмотри: и хазарский есть там щит, и хорезмский, и болгарский, и печенежский, и еще другие – мы уж и не помним чьи. Потому как не родилось еще народа, коий смог бы взять велик наш град Константинополь!