Лариса Машкова - Любовь есть. Ясно?

– Роберт Рождественский, – объявила она негромко, но твёрдо. – «Письмо к Франсуазе Саган».

– Пожалуйста, – благосклонно кивнула Аллочка.

Светлана читала очень красиво, с «выражением»:

– Над высушенной гвоздикой прошебаршит гром.

И на песок тихий тихо вытечет кровь.

Станет сердце неслышным. Небо застынет в глазах…

«Не надо… Ведь я же лишний…» – успеет парень сказать.

Но будет грохотом танка в землю вдавлена фраза!

И всё оборвётся…

В классе стало так тихо, будто бы он опустел, и только голос Ковалёвой:

– А где-то в своём Париже, которого не повторить,

Станет девчонка стриженая лишние слёзы лить.

Лишними станут подруги, лишним покажется март,

Лишними станут руки, привыкшие обнимать…

Когда стихотворение закончилось, все ещё продолжали молчать, потом вдруг, не сговариваясь, зааплодировали. У меня бегали мурашки по телу.

Я влюбился в Светку окончательно и бесповоротно. Больше не изображал равнодушие, вальяжность. Я стал её рабом. Она это поняла по-своему и возвела меня в ранг «подружки», тем более, что таковых в нашем классе у неё не оказалось, поскольку наши барышни давно определились, кто с кем и против кого дружит. Кроме того, все хором сочувствовали Иринке Цапиной – она жила по соседству, и нас с малолетства связывала трогательная детская дружба, в результате которой Ирку прозвали Профессоршей, по аналогии со мной. Теперь её так величать перестали, а девочки со Светланкой разговаривали, поджав губки. Ковалёва общалась преимущественно с мальчишками, чем ещё больше раздражала прекрасную половину нашего класса.

Теперь Светлана позволяла мне вполне открыто сопровождать её в школу и домой, я писал за неё контрольные по ненавистным ею математике и физике, толкался в очередях за билетами на концерты и премьерные спектакли, даже полюбил балет, Рождественского, Евтушенко, Вознесенского, Ахмадулину! А она в ответ доверяла мне свои тайны, мечты… Я всячески демонстрировал участие и непритязательность, при этом страдая и терзаясь. Так прошёл год.

И снова зима! Классы, коридоры в серпантине, гирляндах. Разукрашенная ёлка в актовом зале. Школьный бал! Светка в голубом платье с серпантином, конфетти на волосах – глаз не оторвать, ужас как хороша! Может, я просто придумал её себе, а она совсем другая? Ведь так бывает, я читал. Но нет. Нет же! Вон пацаны из соседних классов приглашают её танцевать. А она всем улыбается, смеётся. Ах-ха-ха! Я, кажется, сгораю от ревности. Мне бы в самый раз нарядиться во всё коричневое, как в анекдоте про Вовочку, сесть в углу и портить атмосферу. Я ненавижу себя такого ревнующего и злого, но ничего не могу с этим сделать. А с какой стати вьётся вокруг Светки этот хлыст из 10-б, Вольский? Не отходит от неё. Врезать бы ему. Ну, не умею я драться!

Пацаны втихаря притащили вино. Я залпом заглотил почти стакан винища и решительно направился в зал. Светка с кем-то танцевала. Набычившись, предупреждаю Вольского:

– К Светке не подходи. Понял?

– Чего-чего-о-о? Не понял. Давай выйдем, объяснишь!

Мы выходим во двор. Слово за слово, моя рука первой рвётся в бой, но не достигает цели. Получаю в ответ неслабые удары в скулу, челюсть, нос и падаю в сугроб. Соперник победоносно удаляется. Я барахтаюсь в сугробе, выбираюсь из него, ищу очки, в темноте не нахожу их и возвращаюсь в зал.

– Пойдём, если хочешь, чтобы я проводил тебя, – говорю Светке.

– Ой! – она испуганно хватается за свои щёки. – Гэ Фэ, что с тобой? – говорит она. – Что у тебя с лицом, где твои очки?

– О косяк стукнулся.

– Да от тебя вином пахнет! – ужасается она и, не раздумывая, соглашается: – Идём.

Всю дорогу молчим. Светка ни о чём не спрашивает, и я ей за это безмерно благодарен. Только у своего подъезда она говорит:

– Я, конечно, не знаю, что у тебя там произошло. Захочешь – расскажешь. А ушла я, чтоб тебе не добавили. Ведь тебя побили, да?

– Что значит – побили?!

– Откуда я знаю? Но ты пьяный! Иди домой, чтобы я не думала о тебе плохо. Завтра я уезжаю с мамой в Волгоград.

Светлана уехала на все каникулы. И увезла с собой погоду. Тут такой колотун наступил, прямо-таки крещенские морозы! Мне, конечно, повезло: с моей побитой мордой очень кстати дома отсидеться и никому ничего не объяснять. Отказался от шахматного турнира, к которому так усердно готовился. Как посмотрю в зеркало – самому себе хочется по роже двинуть.

Зато небывалую активность развила Иринка Цапина, вначале по полчаса зависая на проводе, а потом и вовсе: «Я такой тортик испекла! Приходи на чай», «У меня такая книга интересная! Хочешь, принесу?» и так далее. Мне надоело отнекиваться, и я сказал, что заболел заразным гриппом, лежу пластом. Самые тоскливые зимние каникулы в жизни! И тянутся так долго. Долго…