Михаил Трещалин - Житейские истории. Рассказы, миниатюры, повесть

Он влез в кабину и стал терпеливо ждать. Просидел он так с час. Стало совсем темно. Так никто и не проехал ни в ту, ни в другую сторону. Когда его терпение уже готово было лопнуть, наконец, через заднее стекло в кабину брызнул свет фар. Виктор Павлович машинально взглянул на часы – тридцать пять девятого. «Ну, кажется, к Новому году поспею», – подумал он, вылез из кабины и встал с поднятой рукой на проезжей части дороги.

Зайцев, довольный удачной поездкой к свояку, который за так наполнил ему бак и три канистры бензином, возвращался в райцентр. Еще полчаса и он дома. Можно Новый год встречать. «Панасоник» в полголоса играл что-то веселое. Все прекрасно, лучше не бывает.

Вдруг он увидел на дороге возле грузовой машины человека с поднятой рукой. Остановился

– Слышь, братишка, подбрось до райцентра, кардан оборвался, – попросил Виктор Павлович.

– Я такси, червонец даешь – свезу, – ответил Зайцев.

– Да ты что, побойся Бога, ты ведь шофер и такое шоферу говоришь. У меня и десятки с собой нет.

– Тогда привет, батя, – Зайцев хлопнул дверцей и газанул.

– Ну и шоферюга ты, – крикнул вдогонку Виктор Павлович.

Он долго не мог прийти в себя. За всю долгую шоферскую жизнь такой случай единственный…

Они не узнали друг друга. Было темно, да и столько лет прошло.

Старый шофер сел в кабину, запустил двигатель, включил печку и понемногу успокоился. Он включил видавший виды старенький транзистор и незаметно задремал. Проснулся Виктор Павлович от ясного боя Курантов. Било полночь. Бой часов передавали по радио.

«С Новым годом!» – послышалось из транзистора.

С Новым годом, Виктор Павлович!..

* * *

Бешеный ритм суетной жизни современного горожанина практически не дает возможности ему остановиться, оглядеться, задуматься. Он лишает нас возможности проанализировать содеянное, оценить, пусть приблизительно, свои поступки и поступки окружающих. Только долгие часы вынужденного бездействия, подаренные нам современным транспортом, позволяют приоткрыть оболочку, под которой спрятаны наши чаяния и самые сокровенные мысли. Эти часы дают нам возможность поделиться нашими бедами и проблемами с незнакомыми людьми без риска, что это приведет к каким-то, хотя бы мало-мальски значительным, последствиям.

Моя жизнь сложилась так, что мне приходится много ездить, много летать по причине служебных командировок.

Часто, те откровения попутчиков, которые не трогают в большинстве случаев черствое сердце современного человека, порождают во мне иногда негодующие, а, порой, добрые ощущения. Эти ощущения и послужили основой для настоящего повествования…

Осенний мелкий дождь полоскал город, словно выстиранное белье. От избытка влаги весь камень, кирпич, бетон приобрел мрачный серый цвет.

В здании вокзала «Рязань-2» шел ремонт, и было очень тесно. По случаю отмены летнего расписания и, частично, из-за ремонта дороги, а возможно, еще по каким-то причинам, поезда не ходили весь этот день. Руины из строительных материалов на перроне дополняли и без того унылую картину моего ожидания. «Наверное, такими были вокзалы в войну», – подумал я. Хотелось есть. Я купил черствый пирожок и стакан с мутноватой жидкостью с громким названием «кофе», с отвращением проглотил все это и примостился на подоконнике в ожидании вечерней электрички на Москву. В голове роились мысли, настроение было скверным, утешало только одно: мне удалось купить целый портфель чая, который, к моему удивлению, в Рязани продавался свободно. Так я просидел битых три часа, выходя несколько раз под дождь на перрон покурить, опасаясь при этом, что кто-нибудь сядет на мой кусочек подоконника.

Наполненная светом и теплом электричка подействовала на мое скверное настроение, как бальзам на раны умирающего. Я оживился, вытащил из портфеля, брошенные как попало пачки с чаем, и стал аккуратно складывать их обратно.

– Чай-то грузинский. Можно было на рынке индийского купить с небольшой переплатой, – сказал сидящий напротив меня мужчина лет 50—55, одетый в мокрый помятый плащ военного образца.

– Да не было времени по рынкам ходить, – сказал я, хотя на самом деле понятия не имел ни о рынке в Рязани, ни об индийском чае, что немного дороже государственного. Разговор как-то сам собой завязался, и мы не заметили, как электричка тронулась и отстукала по стыкам рельсов добрую сотню километров. Говорили мы о наболевшем: о плохом снабжении, о национальном вопросе, о зарплате и, вообще о сложностях нынешней жизни.