Галина Александрова: Перевёртыши

В это самое время врачи боролись за ее чуть теплившуюся жизнь, и не стоит тебя, читатель, напрягать и нагружать медицинскими терминами и действиями людей в белых халатах – запомнить и произнести их сможет только профессионал в медицине. Ночь была уже глубока, когда Виктор Иванович, налив себе чашку чая, так и уснул, сидя в кресле в ординаторской.

А вот Павел не спал – дежурил в эту ночь в полиции и получил полную информацию о семье потерпевшей, страдавшей от насилия мужа-изверга и давно уже писавшей жалобы им, в полицию, на него за нанесение синяков и ссадин. Его наполняли столь противоречивые чувства – это злость на изверга-мужика, способного так изуродовать мать его же детей, и желание вновь увидеть медсестричку Наташу. Хотелось бросить все и помчаться в больницу, объяснив это необходимостью допроса потерпевшей. Но звонки не давали этого сделать. То собака бросилась на прохожего, то пьяный мужик угодил под колеса парковавшейся машины, то подросток ушел из дома, и родители сбились с ног его искать. Народу не жилось спокойно, хотелось только понять, когда все это закончится. Но как говорит его закадычный друг:

– Это закончится пенсией или психушкой, не раньше. Павел стоял у окна; капли дождя, соприкоснувшись со стеклом, медленно стекали вниз. Небо плакало уже который час. Он решил, что после доклада руководству обязательно навестит реанимацию, пусть бы только женщина не умерла, очень хочется увидеть Наталью. Хотя вряд ли он сможет ее увидеть – та сдаст смену и уйдет отдыхать; не будешь же спрашивать, где она живет.

– На, забери этот ворох никому не нужного барахла, – вернул Павла к действительности недовольный голос участкового Хрулева.

– Эти Свиридовы, они просто достали – мужик колотит бабу, она заявы пишет, а что тут скажешь? Семья. Поговорим – он прямо у меня в кабинете ее обнимет, она поплачет; он напомнит, что дети, что любит, она покивает, и домой уйдут, дня через два все по новой. Заколебали.

– Ты что не понимаешь, что служебка же будет в отношении тебя, если она умрет? – удивился Павел.

Участковый, услышав такое, замер, словно даже и не предполагал, что это реально возможно.

– А я-то тут при чем? Его не пою, да и не пьет он вроде бы, ее жить с дураком не заставляю, с чего меня-то проверять?

– А ты забыл, как недавно на совещании зачитывали сообщение, что мужик бабу убил, так участкового на этом участке не только выгнали с работы, еще и судили?

– Да за что?

– За халатность – он должен был остановить насилие в семье.

– Поселиться там?

– Да почему поселиться? Дело уголовное надо было возбуждать по ст.117 УК РФ – истязания, фактов много было; да и тут, похоже, много, – сказал Павел, показав на увесистую папку бумаг, что принес ему и бросил на стол Хрулев.

– Ну, я тогда пойду, – забирая папку с бумагами, проговорил участковый, – не просто здесь все, не лез бы.

– Стой, оставь бумаги, я посмотрю, – остановил Павел.

– Ну, уж нет, чтобы ты потом под меня рапорт накатал? – возмутился Хрулев, продолжая вытаскивать уже из рук Павла только что принесенные материалы.

– Иди, оставь, что принес, я все просмотрю и определимся, – отстранил его Павел.

– Ну, я и идиот, сам на себя бумаг наскреб, – выругавшись, проговорил Хрулев и, громко хлопнув дверью, ушел.

Павла заинтересовала эта куча бумаг и он начал их изучать. Картина начала складываться не очень благоприятная. Один за другим всплывали эпизоды скандалов в семье Свиридовых, заканчивавшиеся побоями.

Она писала заявление к ним в отдел полиции, материал получал Хрулев, брал объяснения и выносил постановление о том, что она может обращаться в суд и привлекать мужа к ответственности за нанесение побоев, может обжаловать его постановление. Как под копирку были написаны такие постановления.

Объяснения были тоже одинаковы. Скандал заканчивался тем, что Свиридов бил жену вначале по лицу, потом его действия становились все циничнее – бил по животу, даже беременную, по голове, по ногам, да куда приходилось, туда и лупил. Непонятно было одно – почему все это терпела сама Свиридова, рожая извергу детей. Только под утро он закончил перебирать сложенные по порядку истории этой, оказывается, непростой семейной жизни.

Набрав номер реанимационного отделения быстрее автоматически, чем осмысленно, он вдруг услышал ее, Натальин, голос:

– Реанимационное отделение слушает.

Растерявшись, он минуту молчал. Испугавшись, что девушка положит трубку, охрипшим голосом проговорил: