Елена Здорик - Цветок с коротким стебельком. Рассказы о жизни и любви

– Не плачь, не плачь. Я куплю тебе сто помад. Самых лучших! Только не делай так больше! Никогда, слышишь? Никогда! – шептал Митя. – Человек может ошибиться, но никто за него не исправит ошибку. Понимаешь? Он сам должен исправлять…

Она кивала, соглашалась и снова плакала.

Мите хоть и было жаль Ольгу, но он сказал твёрдо, что прощает он её только один раз. И в случае повторения им придётся расстаться:

– Мою фамилию не может носить вор!

Ольга кивала, глотая слёзы.

Когда оба успокоились, у Мити созрел план. Он пойдёт на кафедру. Завтра же. И подложит в карман Ильиничне эту злосчастную помаду. Надо только успеть, пока не раздули скандал, не стали выяснять, кто украл.

Самым сложным из задуманного было проникновение на кафедру. Дверь ведь может быть заперта – тогда весь его дерзкий план сорвётся. Митя испытал душевный трепет, на миг замерев перед дверью. Он взялся за шарообразную никелированную ручку. Холод металла неприятно обжёг пальцы. Немного нажав на ручку, Митя лёгким движением повернул её вправо. Встроенный замок слегка щёлкнул. Митя потянул дверь на себя, вытер лоб рукавом джинсовой куртки. Дверь была просто притворена, не закрыта на ключ. Митя вошёл, на всякий случай тихо кашлянул, осмотрелся.

Кафедра фармакологии, в пику гордому названию, представляла собой довольно скромно обставленный кабинет, где, помимо стеллажей с книгами и толстыми папками для бумаг, было три разновозрастных и разномастных письменных стола, на которых стопками громоздились студенческие работы в цветных пластиковых обложках, стояли стаканчики с ручками и карандашами. На подоконнике по-домашнему уютно примостились электрический чайник, вазочка с сушками и печеньем и три чайные пары. По прозрачной полоске на боку чайника было видно, что он полон. Значит, сейчас придут чай пить. Митя воровато оглянулся на дверь, в несколько шагов пересёк комнату и скрылся за шкафом, наполовину перегораживающим помещение. В полумраке Митя увидел в зеркале облупленного трельяжа своё бледное лицо и вешалку в углу и обернулся. На вешалке висели женские пальто: одно стёганое, бежевое, с капюшоном, другое чёрное, мохнатое, из альпаки, с опушкой из крашеной норки по обшлагам рукавов и воротнику, и третье – коричневое, кожаное, с массивным пристежным лисьим воротником и прорезными карманами в рамочку.

За дверью послышались шаги, щёлкнул замок, кто-то вошёл. Митя замер. Сердце его колотилось. Ему на мгновение показалось, что этот звук слышен на весь кабинет. Он прижал к груди руку, сжатую в кулак, будто стараясь утихомирить сердечный стук. По ту сторону шкафа послышалось шуршание пакета, потом снова щёлкнул замок притворяемой двери. Нельзя было терять ни секунды. Митя сжал вспотевшими пальцами продолговатый бархатный футлярчик, быстро сунул руку в узкий карман кожаного пальто и уже через полминуты стремительно вышел из кабинета.

Всё прошло на редкость удачно. Он легко сбежал вниз по лестнице, распахнул дверь на улицу и полной грудью вдохнул свежий весенний воздух. И всё-таки невозможно было отделаться от неприятного чувства. Хотелось вымыть руки, возможно даже с мылом…

Оля ждала его на крыльце. Она смотрела на него своими удивительными глазами и молчала. Они брели по городу, говоря о чём-то постороннем. И она боялась задавать свой неудобный вопрос… «Всё нормально, – говорил его взгляд. – Я ведь здесь. Значит, всё нормально».

Митя поверил ей тогда. А что теперь? Неужели Оля могла его обмануть? Она так клялась, что больше никогда… Выходит, могла. И у кого!!! Теперь он должен с ней расстаться, как и обещал. Потому что ничего путного с ней у него не выйдет. Сердце ныло, было тоскливо и, как в детстве, хотелось плакать. За время их знакомства Митя так привязался к Ольге, что не представлял жизни без неё. И она. Она ведь тоже… Митя сел на постели. Он ложился и вставал, ходил в кухню пить воду и курить, снова ложился. Уснуть так и не смог. Только перед рассветом забылся тяжёлым сном.

В восемь утра его разбудил отец – тронул за плечо:

– Мить, тебе ко скольки в институт?

Митя еле открыл глаза:

– К третьей паре. А сейчас сколько?

– Восемь. Ты поспи ещё. Разбужу позже. Мама уже уехала на работу, – отец вышел, прикрыл дверь.

Митя простонал «угу», перевернулся на другой бок, укрылся с головой одеялом.

В десять часов, взъерошенный и решительный, он мчался в сторону общежития. Может, и хорошо, что две первые пары отменили. Как раз Ольга будет в комнате одна, можно будет объясниться без свидетелей. Как она могла? Только эта фраза сидела в мозгу. Никаких слов придумать он так и не успел.