Робби Стентон - Другие. Дэниел

Эл подтолкнул меня к двери. Давать задний ход было поздно и я последовал за ним.

– Вообще-то я пришёл за кексами, – признался я на улице. – Их сожрал Гевин и мама…

– Кого вы видели в Фишвиле? – перебил меня Эл.

Он был взволнован и почему-то сердит. Я помялся и неуверенно промямлил:

– Белобрысых вонючек.

– Сколько их было?

– Двое. Они странно себя вели, но потом оказалось, что это богатые придурки и родственники Киршей.

– Кто к ним вышел – старший или младший?

– Младший. Они увели его к воде. Наверное, решили искупать – он тоже подванивал.

Эл не оценил мою шутку. Хмурясь, он строго распорядился:

– Больше туда не ездите. Это опасно.

– Почему? – памятуя о городских правилах, я предложил: Если они нарушители, надо сообщить шерифу и всем остальным.

– Шериф в этом деле не поможет. «Фишей» ему не поймать.

– Это их фамилия?

– Нет. Это…

Эл замялся, жуя губы. Мне захотелось закончить наш непонятный разговор, не дожидаясь объяснений.

– Я расскажу о них позже, Дэнни, – выполнил моё пожелание Эл. – Когда ты повзрослеешь. А сейчас, уясни главное – береги Бекки и не подпускай её к большой воде. Запомнил?

– Да. Не подпущу.

Эл расслабился, потрепал меня по голове и вынул из кармана две пятидолларовые купюры.

– Из фонда Эсмонда, – выдал он свою обычную шутку.

Я не стал с ним спорить. Помешанный прадед считался богачом, однако, после его исчезновения, выяснилось, что никаких денег у него нет. Понадеявшийся на наследство дед, умер в нищете. Олли часто приводил нам его пример, когда нудил об экономии.

– Если бы не Эсмонд, наш городок давно бы пришёл в упадок, – нравоучительно сказал Эл.

Это была его вторая любимая фраза. В отличие от остальных стариков, он не считал Эсмонда сумасшедшим и отзывался о нём очень уважительно.

– И что он такого сделал? – буркнул я.

– Вдохнул в него жизнь. Посмотри: у нас всё работает, все при деле и никто не бедствует.

Я молча оглядел окружающую нас тусклость. Над городом висели тучи. Они плотно закрывали небо, не позволяя здешним домишкам расти ввысь. Те, в свою очередь, уже смирились с уготованной им мелкоэтажностью. Они жались к деревьям и не помышляли о судьбе небоскрёбов, которые показывали по телевизору.

– Ты ещё мал, Дэнни, – пробормотал Эл. – Многого не понимаешь.

– Я уже вырос. И когда стану совсем взрослым, буду жить в доме получше Говардовского, – заносчиво объявил я.

Эл усмехнулся и посмотрел на маячащий вдали трёхэтажный особняк. Дом был вызывающе белого цвета и радовал глаз гордой, нездешней красотой. Он одиноко стоял на возвышенности, откуда были видны не только Литтон, но и Фишвиль, его сосед Вилтон-сити и даже огни большого Беллинга. В честь его бывших владельцев, осчастлививших город медицинским центром, двумя школами и кинотеатром, была названа центральная улица – Говард-стрит. Последний из Говардов долгое время был нашим мэром. Я родился после того, как он отправился на покой и узнал о нём из рассказов взрослых.

– Надо бы Генри проведать, – пропыхтел Эл, глядя на дом. – Давненько его никто не видел.

– Я пришёл за кексами, – напомнил я.

– Я помню, сынок. Утром, как почувствовал, что у кого-то они не заладятся и испёк дополнительную порцию, – Эл хитро прищурился. – Вот увидишь, мои «мальчики» займут первое место.

Вдобавок к кексам, Эл вручил мне коробку с лоснящимися глазурью пончиками. Урча от восторга, Бекки схватила сразу два и одновременно запустила в них зубы. Я сладости не любил, поэтому отдал ей свою порцию, присвоив взамен «фонд Эсмонда».

– Где мама? – спросил я, прислушиваясь к кухонной тишине.

– Отдыхает.

Я поднялся на второй этаж и заглянул в родительскую спальню. Мама уснула за чтением журнала. Я аккуратно прикрыл дверь и наведался в кладовку, где у нас находилась прачечная. В стиральной машине томились выстиранные вещи. Я переложил их в сушилку и тщательно вытер пол. Нахалка Бекки не замедлила воспользоваться моей ранней самостоятельностью и добротой. Сожрав пончики, она с намёком поставила на стол чашку.

– Я хочу пить, – пискнула она.

Сестра обожала мятный чай и могла пить его галлонами. Однажды она меня разозлила и, пользуясь тем, что мама занята цветами, я перевёл её на самообслуживание. Результат оказался плачевен: сначала Бекки разбила чашку, потом порезалась, собирая осколки, и в итоге облилась кипятком. Её последующий вой был ужасен. Я надолго его запомнил и с тех пор к чайной церемонии её не допускал.