Лирон Хамидуллин - Зарницы на горизонте (сборник)

А Бадук улёгся бочком на примятой соломе и забылся, ушёл в себя. То ли вспоминает, как беспечным отроком носился по горам и этим полям на своих самодельных дубовых лыжах. Только он, Бадук, шустрый и смелый, мог проложить первую лыжню по самым крутым склонам окрестных гор. Первым прыгнуть в глубокие, омутные озерки, образуемые на крутых поворотах речки Иртяк. Он был не только смелым, но и сильным, мускулистым парнем. За что его и уважал я. Он был мне как старший брат. И умел при необходимости защищать от нападок сверстников. Единственным своим недостатком Бадук считал свой малый рост. Чуть округлённая его фигура действительно была вроде бы ниже фигур своих сверстников. Но по силе и мощи он не уступал им. Об этом знали в Байтирякове все.

А может, он сейчас молча, униженно переживает то, что все его сверстники давно уже в армии, а лишь одного его туда не призвали, указав на недостаточный рост. Его одногодки Абдулькарам, Тухват, Джигангир ещё осенью были призваны в армию. Теперь они пишут письма из неведомых краёв своим родным и девчатам. Хвалятся, что научились хорошо стрелять и скакать на резвых конях. Присылают фотокарточки, где сняты в шинелях, с длинными саблями на боку. Вся деревня сходится на них поглядеть. А девушки только о них и говорят. А Бадук по-прежнему скотник на ферме. Привёз воз соломы, роздал коровам, и день вроде бы прошёл…

Осенью Бадук тоже распевал вместе с дружками песни расставания, тоже ходил по домам родственников и знакомых, чтобы попрощаться, получить благословения. А знаменитые, когда-то его отцом смастеренные лыжи отдал мне. Сказал грустно: «Возьми-ка, браток Айдар, на память. Будешь читать маме мои письма, писать мне, что она продиктует…» Бадука в тот раз вернули из областного центра. Почему его вернули – об этом он старался никому не сообщать. Только раз Хубджамал-эби, его мать, сказала моей матери, что он ростом не подходит для службы в армии. Правда, она была этому очень и очень рада… Потом ещё раз вызывали Бадука в район. И опять вернули домой. Я знаю, что Бадук тогда сильно переживал. Такому сильному человеку признать себя негодным для армии было, конечно, тяжело. Говорят, что он уже сам просился в военкомате, сказал будто бы: «Дорасту, война сама вытянет!» Но его вернули обратно…

Медленно едем меж небольшими холмиками у Иртякова дола. Деревни уж давно не видно, осталась где-то за этими холмиками. И лучи предзакатного солнца скользят сзади почти параллельно плоскости снежного покрова. Почему-то тревожно стало мне. Хочу завязать разговор с Бадуком и говорю ему:

– Крепко наши били немца под Ленинградом… Теперь уж наша армия рванёт вперёд, так ведь, Бадук-абый? Вот бы зима подольше продержалась. – Чувствуя внимание соседа, стараюсь быстрее высказаться. – Шафик-бабай говорит, что зимой наша армия лучше воюет. Продержись такая зима, мы бы их, наверное, до самой границы турнули…

Бадук, сказав «да-а», снова погрузился в свои раздумья. Иногда он негромко выводит мелодии известных песен, видимо, вспоминая летние игры-вечеринки. Но даже шуточно-весёлые или плясовые шустрые мелодии выводятся у него сегодня очень и очень тоскливо.

Кончит один куплетик, начнёт другой, третий. А потом снова и снова: «Повидаться бы слетел…»

И перед моими глазами всплывают лунные летние вечера и небольшой майданчик недалеко от сельского клуба. Я как будто явственно слышу, как на саратовской с колокольчиками гармонике частым перебором играют эту плясовую мелодию. И Бадук-абый, раскинув руки, сизым голубком носится вокруг дочери однорукого Хайрутдин-абзый – Гульдамины. Участник прошлой войны Хайрутдин-абзый имел кучу детей. Из них самой шустрой и озорной была, наверное, Гульдамина. Она и мне очень нравилась.

В Байтирякове почти все знали, что мать Бадыгуллы – Хубджамал очень рада была бы женить сына на ком угодно, если его не возьмут в солдаты. При встречах с Гульдаминой она старалась быть ещё ласковее, чем обычно. Да, большинство сельчан знали о дружеских взаимоотношениях Бадука с Гульдаминой. И диву давались, что в такое трудное и горестное время они так красиво дружат. Наверно, его застенчивое ухаживание ещё и ещё раз напоминало молодым солдаткам их первые встречи с будущими мужьями.

У Бадука было двое братьев. Оба с начала войны оказались на поле брани. Старший вот-вот должен был вернуться с действительной службы. И началась война. Являясь моряком и часто отлучаясь с материка, он и раньше писал редко. А в последнее время от него никаких сообщений не было. А другой брат, Бари, был призван в армию в начале сорок второго года. Писал он регулярно. Сообщал, что легко был ранен, лежал в госпитале. С нового места службы последнее его письмо было направлено в конце января этого года. Как они там? Живы ли ещё?