Жан Висар - Боря вышел из моря

А похвастаться было чем! Еврейская девушка Маша была без сомнения приятной девушкой. И не только приятной, а как сказал классик – приятной во всех отношениях. Она была свежа, розовощека, ясноглаза, с длинными блестящими волосами, стройной фигуркой, и прочая, и прочая… Ну, короче – класс! Просто куколка! Кроме всего, сразу бросалось в глаза и ее прекрасное воспитание – она не курила, не пила – даже сухого вина, фривольно не выражалась, и умела пользоваться салфеткой! Да еще и курсы икебаны! Настоящая еврейская девушка из интеллигентной, еврейской же семьи, и, как вы поняли, еще и курсистка.

Но, главное, от чего Боря, видимо, и находился в состоянии, я бы сказал, какой-то болезненной эйфории, было то, что она весь вечер не сводила с него своих сияющих от восхищения глаз. И это даже, когда Боря молчал. А уж, когда Боря начинал говорить, то она вообще впадала в сомнамбулическое состояние, и слушала его непроизвольно открыв свой восхитительный пухленький ротик. Тут уж любой поплывет…

Невооруженным глазом было видно, что это уже вовсе даже и не девушка – это Борина невеста!

И, действительно, через несколько месяцев мы все уже гуляли в каком-то ресторанчике на Бориной свадьбе. Здесь было все! Много родственников и друзей, много выпивки и закуски, много подарков и цветов и, редкость для того времени – еврейские танцы под живой оркестр, включая и пресловутый – семь-сорок.

Все! Свершилось! Восторженные глазки, раскрытый в восхищении прехорошенький ротик, а может быть, и что-то еще, о чем знал только Боря – сделали свое черное дело.

Все! Нет больше Бори! Нет выпивохи и матерщинника, сердцееда и юбочника, азартного игрока и балагура, прохиндея и фарцовщика – исчез Боря. Вышел из моря и исчез, растворился.

Но, зато явилось миру совсем другое. Появилась, как нас тогда учили – новая ячейка общества – молодая семья Лейбовичей. Все вздохнули с облегчением. Всё – Боря, наконец, остепенился.

Но, как говориться, человек предполагает, а Бог располагает. Сначала Боря на какое-то время пропал из нашего поля зрения. Медовый месяц, налаживание быта с молодой женой, обустройство новой двухкомнатной кооперативной квартиры, которую он купил, но оформил, правда, не на себя, а на своего младшего брата – все эти хлопоты, видимо, полностью занимали тогда его время. Ходили слухи, что он устроился на какую-то работу и даже исправно ее посещал, а со своими левыми делами – завязал.

Прошло несколько месяцев, наступало лето. Мы уже планировали поездку в отпуск на Юга, причем всей нашей большой компанией, где предполагалось и наличие Бори с молодой красавицей-женой. И, действительно, такая поездка состоялась, и Боря поехал с нами, но… один, уже бобылем.

А случилось вот что. Оказывается, Боря не прекратил полностью свою коммерцию, а только свел ее к минимуму. И вот, однажды, вернувшись из какой-то фартовой поездки в свое собственное, им же самим любовно оборудованное, родовое гнездо, он застукал ее – некурящую и непьющую еврейскую девушку Машу, вернее уже не девушку, а свою законную супругу – мадам Лейбович… Застукал – в дрыбадан пьяную, в компании с какими-то мужиками, да еще и в разгар совершенно непристойной оргии…

Короче, не сложилась у Бори семейная жизнь. Не пошла. Не задалась как-то с самого начала. Для Бори это был страшный удар, причем совершенно неожиданный и, в прямом смысле, ниже пояса. Искушенный наблюдатель мог бы, конечно, заметить, что Боря страшно переживал, хотя внешне виду не показывал, и на отдыхе держался молодцом.

Отдыхали мы, как это тогда называлось, дикарем, в Геленджике. Мы уже тогда дружили с компанией ребят из Воркуты, и Эммануил Яковлевич, отец братьев Бородянских устроил нас по блату в здании какого-то пансионата или пионерлагеря, принадлежащего шахтерам объединения Воркутауголь.

Там шел ремонт, часть здания пустовала, и нас разместили в двух громадных залах, заваленных железными пружинными кроватями. Правда, из обоих залов можно было выйти на просторный балкон, с которого открывался потрясающий вид на, залитую солнцем, подкову огромной Геленджикской бухты. Белые утопающие в зелени корпуса многочисленных пансионатов и санаториев, желтая полоса песчаных пляжей с яркими тентами и зонтиками, и сама бухта – зеленовато-синяя, с белой рябью кружевных бурунов – все это выглядело, как красочное и тщательно прорисованное живописное панно, превращавшееся по ночам в звездное мерцание бесчисленных огней.