Жан Висар - Боря вышел из моря

Ой, я, кажется, опять немного отклонился от нашей основной темы. Но, что поделаешь, этот вопрос тоже не последний, особенно для особей мужского пола. Мужской, можно сказать пунктик. Но это я так – к слову.

Главное, – это то, что Боря, параллельно с обычной беспечной студенческой жизнью, вел не очень для нас понятную, осуждаемую и всеми презираемую в то время жизнь фарцовщика.

Он скупал и кому-то сбывал шмотки, которые привозили с собой иностранные туристы для продажи, манипулировал с валютой, и даже ездил куда-то на Алтай за беличьими шкурками, которые потом продавал в Москве втридорога. То он торговал итальянскими женскими сапогами, то продавал женское же, но уже французское белье, то еще что-то. Короче – тунеядец, фарцовщик и спекулянт – так тогда принято было клеймить таких, как он.

Мы, правда, как-то мало этим интересовались и, конечно, многого не знали об этой второй Бориной жизни, да он и сам особенно не распространялся на этот счет. В те времена одно только знакомство с человеком, причастным к таким делам, была далеко не безопасной. За любую подобную ерунду легко можно было вылететь из Комсомола и, автоматически из института, а то и просто получить срок.

К этому времени наша компания уже четко сформировалась, а наш досуг стал более упорядоченным. Мы все уже успели обзавестись женами, а я так и вообще уже стал отцом. У меня уже родился сын, Сергей, а вскоре после этого появилось и собственное жилье – прекрасная, по тем временам, двухкомнатная квартира на Таганке, доставшаяся мне от родителей. После моей женитьбы и рождения сына, они переехали, в полученную моим отцом, однокомнатную квартиру, и стали жить отдельно от нашей молодой семьи.

И теперь мы все чаще и чаще, стали собираться у меня. Леша Команов, Василий Лихачев, Дима Авдеев и Боря, ну и я, естественно. Там же, на Таганке, у нас и сложился своеобразный преферансный клуб.

Играли подолгу, часто до утра. Игра была ответственная – на деньги. Правда, я, будучи хозяином квартиры и одновременно казначеем, собирал все проигранные деньги и, когда их накапливалось достаточно много, мы всей компанией, вместе с женами шли в какой-нибудь недорогой кабак.

Вот тут уже инициативу брал в свои руки Боря. Никто лучше него не мог провести нас в ресторан без очереди, ведь в те времена попасть вечером в ресторан было совсем не так просто, как сейчас. Только Боря мог так договариваться с официантами, чтобы вытянуть из них какой-нибудь дефицит, уладить возникший конфликт, и вообще – швейцары, официанты, администраторы, и Бог знает, кто еще из этой братии – все они, относились к Бориной епархии. Денег из преферансной кассы, естественно, не хватало, и тут опять Боря выручал всех. А деньги у него были всегда, и в таких случаях он никогда не скупился. Наоборот, вся эта ресторанная суета относилось, как раз, к той, другой его жизни, и он чувствовал себя здесь, как рыба в воде. Всегда был хозяином положения – всеобщим любимцем. Королем, так сказать! И как любой король, любил показать себя, перед своими вассалами. Любил повыпендриваться и покрасоваться.

А, если еще добавить, что жадность, скупердяйство и мелочная расчетливость, особенно, по отношению к друзьям, были ему абсолютно не свойственны, то такое его поведение со временем стало казаться нам всем совершенно естественным. Мы к этому привыкли и принимали все это, хоть и с некоторой долей снисходительности и иронии, но и без ханжеского осуждения.

Поскольку, из всей нашей компании один Боря пока оставался холостяком, то все, особенно наши жены, считали, что рано или поздно он найдет свою вторую половину, остепениться, устроиться на работу и перестанет заниматься своими темными делишками. И вроде бы все к этому и шло…

И вот, однажды, Боря приходит ко мне на Таганку, и не один, а с прекрасной еврейской девушкой Машей. Зашел как будто бы случайно, мимоходом. Но, и по его поведению, и, по отсутствию в разговоре матерных слов, без которых Боря обычно не мог излагать свои мысли, и по восторженному взгляду, которым он время от времени одаривал свою избранницу… По всему – было очевидно, что он, наконец, по-настоящему влюбился и пришел похвастаться предметом своей страсти.