Тем временем принесли специальные ножницы с полутораметровыми ручками, предназначенные для срезания замков. Замок представляет собой короткую петлю из стального тросика толщиной с большой палец руки. Концы этого тросика намертво заклёпаны стальным же болтом. Открыть такой замок можно только перепилив тросик ножовкой для металла или перекусив его этими специальными ножницами. Второй способ, конечно, намного быстрее. Перед открыванием замков вагоны осмотрели снизу и, пройдя по крыше, на предмет возможного взлома грабителями во время столь длительного перегона. После того, как замок срезан, ударом кувалды снизу вверх откидывается запирающая скоба, и дверь можно откатывать на колесиках. Но это скорее теоретически. От многочисленных ударов все скобы во всех вагонах деформированы, искорёжены до неузнаваемости. Некоторые были многократно оторваны, затем прихвачены сваркой как попало, как будто некий великан вылепил из пластилина эти кривые скобы и пластины, не особенно заботясь о тщательности своей работы, посколько великану платили сдельно, а не за качество. По этим причинам, скобы отпираются после второго-третьего энергичного удара кувалды, а двери откатывать приходится, налегая всей бригадой.
Но вот дверь открыта, и глазу предстают покосившиеся штабели ящиков, поддонов и коробок, упирающиеся прямо в потолок вагона. Товар специально грузят впритык, чтобы не было пустот в вагоне. Тогда товар при многократных рывках и толчках состава не может ни упасть, ни сдвинуться значительно в сторону. Таким образом, с самого начала разгрузки войти в вагон невозможно. Теперь к открытым дверям подаются задним бортом огромные грузовики и фуры. В кузове уже переминается экспедитор от фирмы-получателя, затем залезаем мы с Игорьком. Ровно в девять появляется станционная элита – грузчики. У них вид людей, знающих себе цену. Это и понятно, ибо в каждом из них весу, как минимум, в два раза больше, чем в любом научном сотруднике. Грузчики неторопливо переодеваются в робу, складывая чистую одежду в объёмистые сумки. Я уже в курсе, что именно в этих сумках они и выносят всё наворованное. Когда грузчики сильно провинятся, их заставляют сумки оставлять вне вагона – это серьёзное наказание. Своё они, конечно, всё равно возьмут, но для этого им придется напрягаться вдвое, по сравнению с нормальным режимом работы, то есть воровства.
Я уже знаю, что экспедитор должен иметь при себе блокнот и три шариковые ручки, на тот предмет, если какая-либо из них будет писать плохо, особенно на морозе. Игорь приступает к моему обучению:
– Легче всего учитывать ящики. Нет необходимости считать каждый из них. В кузов машины входит, скажем, шесть ящиков поперек и пять в высоту. Значит, ряд содержит тридцать ящиков. Твоя задача – следить, чтобы у грузчиков не было неполных рядов, подсчитать полное число рядов, умножить на тридцать – и все дела. Во-первых, так никогда не собьёшься, во-вторых, – больше времени, следить, чтобы грузчики не баловали.
Мой первый день прошел удачно, хотя с непривычки я порядком устал. Заканчивали работу обычно к часу-двум, задерживались только если получатель опаздывал с машинами. Тогда домой можно было прийти и к пяти или шести часам. Когда я дома открыл свою сумку, выставил на стол шесть деформированных пакетов с соками, один тетрапак с красным вином и две слегка помятых банки с дорогим голландским пивом «Хайникен», мои ахнули: «Откуда это? Ты что, это на всю зарплату купил?». Я устало махнул рукой: «Зарплата будет в конце недели, а это с вагона упало». Жена, по наивности, ещё долго считала, что когда вагоны подают под разгрузку, из дыр и щелей кое-что падает, и предупреждала каждый раз: «Ты смотри там, осторожней. Лучше подожди, когда вагоны совсем остановятся, а не то, неровен час, под колеса попадёшь». Игорь долго хохотал над такой наивностью, затем наконец открыл ей, что именно народ понимает под словом «упало». Особенно радовались мои сладкоежки, когда я приносил домой помятые плитки шоколада.
Разгрузка бывала не каждый день, обычно два-три раза в неделю. Так что в остальное время можно было работать в институте. Получал я, как и обещано, раза в три больше, чем в институте, а с учётом того, что «упало» так и вовсе в пять раз. Но в следующий раз я работал с другим напарником. Звали его Костей. Это был высокий худощавый парень двадцати пяти лет с вполне циничными взглядами на устройство этого мира и общества, свойственными всё испытавшему и пресыщенному жизнью человеку. Глаза Кости никогда не смотрели прямо в глаза собеседнику. Они нервно передвигались, нигде не задерживаясь более чем на секунду. Раньше он был строителем. На разгрузке Костя шепнул мимоходом:
Читать дальше