Алексей Смирнов - Эхстрим, или Сверх ожидаемого. Рассказы 2016—2019

Ну, и мы бодрствовали. День, третий, девятый, жарили и пекли, гнали и процеживали. Дедуля свалился, как снег на голову. Это такое выражение. Не знаю, что оно означает и что такое снег. К нам он пожаловал первым, и это вышла такая радость, что у семейство моего и в глазах потемнело, и головы пошли кругом, и все мироздание как будто перед нами раскрылось в самом приятном ракурсе. Сел дедуля за стол. Мы – ну его потчевать! И соленья, и варенья, салаты разные, грибки, пирожки с картоплей, капустой и рисом, лепешки, пряники, всяческие конфекты. Но тут дедуля вдруг повел носом, потому что с брательникова двора потянуло шашлыком.

И встал дедуля, и сделал кислое лицо. Отвесил шлепка малышам и поплыл за ворота. А через пять минут глядим – он уже за братовым столом уплетает этот самый шашлык, да нахваливает, да поглаживает бороду, да расточает хозяевам всякие милости. Восемь шампуров приговорил. Как наелся – встал, погладил живот и к нам воротился. Жертва! – сказал. И поднял многозначительно палец. То есть я понял так, что он решил, мы пожадничали. Брат ему и волов заколол, и коров, и ягнят пожертвовал, а мы, выходит, предпочли ограничиться углеводами. Грубо говоря – травой.

От этого у меня в глазах опять потемнело, но иначе. Я за дедулю матку выдерну кому хочешь и сам костьми лягу. Мне для него и живота своего не жаль, просто мы скотину не держим. Но сострадание состраданием, а если дедуле вкусно, то и о ней печалиться незачем. Что до брательника, то каюсь, да! Зависть я к нему испытал. Но только секундную, ибо черное это чувство. Мигом позже я за него уж радовался, потому что дедуля неописуемо его обласкал, а чего же еще желать? А зависть во мне преобразовалась в желание конструктивное: угодить дедуле еще больше, да промолчать и не назваться, чтобы даже не знал он, кто угодил. Если дедуле приятнее жертвы мясные – что ж! Кто я такой, чтобы ему возразить? Даже не червь и не прах, а меньше червя и праха.

Дедуля моих мыслей не прочел. Мог, но не стал. Только спросил: чего, мол, рожу кривишь? И сделал он мне еще такое внушение: должно быть, молвил, не доброе думал ты, когда меня потчевал, а грех на тебе лежал – и кто же тогда виноват?

Ловкий дедуля повернул все так, будто я сам и повинен в том, что ему милее шашлык. Намекнул, что угощал я его с корыстными мыслями, с прицелом на последующие благодеяния. Тут уж я, как ни любил дедулю, возмутился в душе. И еще тверже, чем поначалу, решил умаслить его, что называется, анонимно. Было ясно, что козами и коровами в этом деле не обойтись. Жертва должна была стать всем жертвам жертвой. И трупом будет всем трупам труп, коль скоро дедуле угодны трупы. Поэтому, прикинув так и сяк, остановился я на самом брательнике. Честно вам говорю – мы друг в друге души не чаяли. Брат не корова и не баран. Я за брата горло перегрызу. Но для дедули, как было сказано, мне было и брата не жалко.

Так что пошли мы в поле. Понимаешь, сказал я брательнику, вот такие дела. И все ему выложил. Потому что иначе как же? Заметил я, что теперь и у него промелькнула во взгляде та самая зависть – понял он, что окажусь я у дедули в фаворе, какой ему самому и не снился. И вроде как захотелось ему возразить, но он прикусил язык. Ибо не меньше моего обожал дедулю. И ответил: дельное дело ты выдумал, брат! Действуй, коли решил, ничего не попишешь. Кто я такой? – говорит. Даже не червь. И даже не прах.

Ну, убил я его.

Прикопал.

И пошел себе. Старался насвистывать даже, и вроде бы получалось. Пока шагал, размышлял: не маленькая ли вышла жертва? Уже начал я подумывать, как бы и папеньку – того. Для надежности.

Только дедуля уже стоял от плетня. Каин! – спрашивает. – Где брат твой, Авель?

Я строю индифферентное лицо и отвечаю: дескать, кто его знает. Разве я ему сторож?

Выяснилось, что у дедули были насчет брательника особые планы. Хотел он его не то в учение отдать, не то царем назначить. А я всю эту конструкцию по недомыслию поломал. Инициатива наказуема, поскольку не было греха тяжелее, чем нарушить планы дедули. Посулил он мне неурожай, предрек скитание и неприязненное отношение окружающих, да расписал все это в таких ярких красках, что я совершенно скис. Этак, сказал я ему, меня каждый встречный прикончит.

Дедуля был мне все-таки дедулей. Не волнуйся, – сказал. – Не прикончит, а если кто покусится, тому я сделаю в семь раз хуже.

Вот, пожалуй, и все. Достаточно, я надеюсь? Вижу, вы все-таки собираетесь меня бить. Ногами. Хотя я не сделал вам ничего плохого – только поставил у вас на районе шатер.