Снорри Снорг - Прямохождение по Алтаю. Песня гор, солнца и ветра

Мостик ненадёжного вида перекинулся на ту сторону, при впадении в Чую резвого ручья. Нам туда незачем, наш поход окончен. На плоскогорье, в которое постепенно перешёл рельеф нашей стороны реки, Илюхе попался одинокий и брошенный старый ботинок. Убитый жизнью и пересечёнкой, истлевающий под солнцем и дождём на виду у победивших его гор. Их моют дожди, засыпает их пыль, и ветер волнует над ними ковыль…

Скоро мы настолько приблизились к цивилизации, что повстречали коров… И заплакали. Ну, почти. Жалко уходить от такого великолепия. Зов джунглей звучит всё слабее, вот уже алтайские дети поехали навстречу на бодрых гнедых коньках… зимовья и летники пошли чередой…

За излучиной реки, откуда открывается вид на посёлок Чибит, что на Чуйском тракте, Клуб Песенной Поэзии встал лагерем на бережку. Обзор красивейший: сероватые скаты гор как бы размазаны кистью художника-творца от земли до белооблачного покрова небес. Посёлок у подножья хребта смотрится таким миниатюрным, таким крошечным. Чувствуется исчезающе мелкий масштаб всех человеческих усилий перед мощью природы.

Главное чудо, которое она мне подарила в тот день, было деревом. Я назвал его Мать-Ель. Седая, косматая громадина на поляне у луки, где тугие волны Чуи плещут в берег на дуговом повороте. Прикрыта со стороны другими ёлками, помоложе; самой точно больше ста лет. Старуха, но не дряхлая, крепкая ещё и основательная, покрытая толстой, будто каменной корой. Я, увидев её, ахнул. Какие только штуки не проделывает с человеком случай, чего только не дарит ему! Кто-то, может, и не заметил бы такое, скользнул взглядом, и пропустил. Ну, дерево, замшелое, в сетке лишайников, старое – и что?

А я сразу почувствовал исходящую от Неё энергию. Всё то знание, накопленное десятилетиями и, возможно, столетиями. Ели живут долго. В Швеции есть долгожители, которым тысячи лет! Это клональные деревья, у них стволы вырастают снова и снова на одном корневище, и каждый может стоять по несколько веков. Выживая в крайне суровых условиях севера, полностью враждебных к любой растительности. Наверно, потому они такие и стойкие.

Я стою перед Матерью елей, пронзённый религиозным чувством благоговения и почтения. Это дерево – само воплощение Природы, инкарнация могущественной хозяйки лесов. Солнце освещает её во всю высоту, свет льётся, нисходит божественным пучком, как будто специально на её крону, и только диву даёшься, как такое почтенное Древо могло оказаться тут и уцелеть – не в чащобе, на относительно открытом пространстве, в непосредственной близости от человеческого жилья…

Фотографировать, конечно же, не стал. Я считаю, что подобные вещи не для обывательских глаз, не для утилитарного использования. Такие встречи – даются. Они бывают только раз, приходят как откровения, как озарение сознания, как дар. Думаю, это была награда за любознательность, упорство и труд. За уважение, которое мы проявили. Переполненный этим уважением, я так хочу передать хоть частичку его другим людям, особенно идущему за нами поколению! Мы все должны искренне любить природу, прислушиваться к ней.

Немного об алтайских детях. Я и Дима отправились в посёлок за молоком и снедью. Два братца-акробатца готовы ворваться голодной саранчой в любой местный магазин. Сам Чибит – ничем не примечательное село, за исключением строящейся школы, создатели которой решили, кажется, воссоздать в центре деревни Версаль. Ну, а по сельским улицам, мимо колонок, отделанных жестью (!), ходят детишки с узкими глазёнками, красными лицами и большущими головами как арбуз. Двое еле видных от земли мальчуганов, заметив нас, приблизились. Я не обратил на них внимания, уж больно мелкие. И вдруг один как заорёт:

– Здарова!!!

Мы аж чуть не подпрыгнули от удивления, что этакий гриб умеет говорить!

Мужчины в Чибите отсутствуют как класс (предположительно, они «на покосе»…), а женщины во дворах все… бухущие, и курят отнюдь не простые сигаретки. Эти женщины битых полчаса посылали нас в разные концы своего не слишком населённого пункта, где почему-то никто не держит коров. Пока, наконец, в одном подворье нам не налили разбавленного водой молочка по сорок рупь за поллитру. И на том мерси.

В магазинчике с животрепещущим названием «Надежда» – в 18—00 он ещё работал, храни его бог торговли! – мы насели на незадачливую продавщицу и развели её на всё, что там было, кроме пива. Пиво стояло посередине торгового храма алтарём из ящиков, но его «ещё не приняли». Осталось лишь закусить губу от досады.