Елена Лобанова - Игра «Жизнь» по Конуэю

Так продолжалось несколько лет. Я очень боялась, но все-таки вынуждена была признать, что жизнь моя – сплошная повседневная борьба за выживание, – никогда не украсится длительными и гармоничными взаимоотношениями с мужчиной. По правде сказать, я никого не могла долгое время вытерпеть. В одно прекрасное утро я просыпалась, пристально изучала лицо спящего под боком самца и приходила к выводу, что он мне отвратителен. «Какая ошибка! Ты думала это любовь…».

Ты растворяешься во мне, словно солнце, словно животворное пламя, не обжигающее, а приносящее неземное блаженство… Ничего плотского, но я понимаю – это грех, в том первозданном смысле, какой заложен был Создателем.

Сехейа! Я до смерти хочу твоего тела. Если нужно, я готова поделиться с тобой плотью и кровью, отдать тебе половину сердца и легкое, чтобы ты мог дышать этим воздухом, и правое полушарие, чтобы мы стали как одно… Я бы сотворила тебя, если бы могла. Но непроницаемое забвение обволакивает тени былого… Помни я твое настоящее имя, повторяла бы его бесконечно, как священную мантру, чтобы добавить тебе сил и решимости прорваться сквозь толщу времени и пространства…

Опять уселась за комп. Мазохистка! А ведь думала отвлечься хоть сегодня. До одури пялилась в телевизор, просматривала свежие сплетни в газетах. И всё-таки села. В два пополуночи. Для меня – как бы, в общем-то, норм. Тем более, что домашние спят уже таким глубоким сном, что можно слушать потихоньку старые баллады и отворять скрипучую оконную раму, чтобы покурить. Кстати, о зависимости. Думаю, творческий процесс тоже способствует активной выработке в крови эндоморфина, потому что меня, например, страшно напрягает, если на сон грядущий не черкну хотя бы пару строк…

(Многоточие в этом месте уместно лишь постольку, поскольку раздаётся телефонный звонок).

– Не разбудил? – интересуется вкрадчиво знакомый полубас-баритон.

– Ну что Вы! – отвечаю, – Какой одержимый в третьем часу ночи да спать будет?

Абонент молчит. Усмехается. Странное дело: лица его я себе не представляю, а вот усмешечку вижу, как у чеширского кота, вижу словно наяву.

– Знаете, – уведомляю я, забегая наперёд, – к стыду своему, я так и не связалась с «нашим другом».

– Думаю, тебе не следует этого делать, – ошарашивает вдруг собеседник.

Брови у меня непроизвольно выгибаются дугой.

– По крайней мере, не поразмыслив предварительно. Видишь ли, я как-то сразу не подумал… Тут важно, чего ты ждешь. А ну как не сможет он дать тебе то, чего ты на самом деле хочешь? Тогда наступит абстиненция, понимаешь?

– Угу, – киваю я, – В смысле, термин.

И тут до меня доходит, что он имеет ввиду!

– Вы что там думаете, что я до сих пор в него влюблена?

– А разве нет? – простодушно изумляется собеседник.

– Да Вы с ума сошли! – мне становится и весело, и страшно, – Слушайте, кто же Вы такой? Я Вас когда-нибудь видела?

– Разумеется, – с толком дела отзывается тот, – Неоднократно.

– Где?

Баритон вздыхает:

– С книгой все в порядке?

– Не надо переводить разговор в другую плоскость! – со дна моей, может, и не очень глубокой, но всё-таки ранимой души поднимается буря негодования, – С книгой всё в порядке … Как мне кажется. Смотря, что считать нормой. Как по-Вашему, способ общения, который Вы избрали, можно назвать нормальным? Я не знаю ни Вашего имени…

– Ни роста, ни цвета волос. Ни семейного положения, – продолжает за меня собеседник.

– Да! И это – меня тоже интересует.

– Вынужден разочаровать – женат…

– Подлец, – перед глазами у меня стоит уже не чеширская усмешка, а какое-то жалкое подобие улыбки, как у печального мима, – Вы что, не понимаете, мне надоело играть в прятки. Или сейчас же говорите, кто Вы такой, или идите в… баню, со своими наставлениями! Сама как-нибудь разберусь…

– В известной степени, ты права. Но всему свое время, – отвечает собеседник и отключает связь.

Над кроватью постер: связка из шести ключей. Очень древних, ржавых, но все-таки великолепных. Тонкая работа, сразу видно: их изготовил умелый ключник, мастер своего дела.

Шесть. Я всегда думала, что от рая – семь. Возможно, это ключи от ада. Они так натурально выглядят – еще одно преимущество современной фотографии: снять вещи таким образом, чтобы при всей обыкновенности они не потеряли сакрального содержания.

Чем-то они меня притягивают…

Лязг тяжелого металла в замочной скважине. Ещё немного – и врата отворятся. Но что по ту сторону? Вечная казнь или райское блаженство?