Елена Лобанова: Игра «Жизнь» по Конуэю

«Саввах фани?» или правила игры

Замуж я вышла четырнадцать лет назад. Первое время у нас была комната в общежитии. Но вскоре оттуда нас выселили. Снять отдельную квартиру в студенческом городе сложно, не говоря уже о денежном аспекте. Муж – недоучившийся студент, – пахал строителем в шарашкиной конторе, а у меня была более чем скромная зарплата помощника ответсекретаря в газете. В конце концов, дошло до того, что нам пришлось в буквальном смысле скитаться по углам. Допоздна мы бродили по улицам, поглядывая утайкой на залитые электрическим светом окна многоэтажек. Потом он провожал меня до какой-нибудь из моих приятельниц. Сам же нередко отправлялся ночевать на вокзал. О, как нам хотелось тогда родного маячка среди этих окон, чтобы возвращаться вечерами в тихую гавань, к семейному очагу! Всё так и вышло. Но только ходики судьбы отстучали положенное, как я покинула нашу с ним упакованную квартиру. Забрала лишь книги и личные вещи. Окно родного дома оказалось бесплотным миражом. И я боюсь, что упустила в этой погоне за призраком что-то свое, настоящее. Впрочем, если подумать, не я одна, а все мы играем по жизни роли, не очень-то нам самим понятные. Покорно носим прилипшие к лицам маски, похожие больше на шоры для лошадей, чтобы не озирались по сторонам. Переключи однажды ветку стрелочник, мы даже не заметим: катимся до конечной, прежде чем понять, что вовсе не туда приехали, куда хотели. А потом кусаем локти, рефлексируем, вот если бы да кабы… В этом весь Человек: усомнившись в правильности выбора, выстраивает собственную цепь предполагаемых последствий от альтернативных решений, и в том находит утешение. Моделирует обособленный псевдомирок – просто так, от нечего делать. Так поступают все люди, иногда даже сами того не замечая. Ужас же в том, что эта квази-действительность кого хочешь засосёт в воронку психических превращений. Несчастный выпадает из жизни: остается оболочка, а душа и помыслы переносятся в другую, им же сотворённую реальность. Если ты, читатель, сейчас с усмешечкой подумал, что вышесказанное к тебе не относится и что ты, слава Богу, не невротик какой-нибудь, всё-таки будь настороже. Помни, какой бы выбор ты не сделал, сомнений, скорей всего, не избежать. Ибо так уж мы устроены: полагаем, что судьба немилосердна и спрашиваем: «Саввах фани?». Почему это случилось со мной ?

В 99м умер отец.

За полгода до этого я приезжала к нему в отпуск. Он был неизлечимо болен. Врачи поставили диагноз: сахарный диабет в прогрессирующей форме. Необходимы были строгая диета и хороший уход. Ничего такого одинокий старик позволить себе не мог. Когда я увидела его, у меня сердце сжалось: кожа да кости. Некогда осанистый, красивый мужчина превратился в развалину. Но он по-прежнему оставался верен себе: грубоватый и заносчивый, сложный в общении и болезненно капризный. Он как будто не признавал жестоких реалий и весь был устремлен в будущее. Хотел достроить новый дом, во что бы то ни стало кому-то что-то доказать. Ни сам недуг, ни полуголодное, нищенское существование не отрезвляли его нездорового оптимизма. В итоге, мы не нашли общий язык, рассорились, с тем я и уехала, то есть, по сути, оставила отца в ужасном положении. Буквально накануне его смерти мне приснился отчётливый кошмар: дом, где наша семья жила до развода родителей, охвачен пламенем. Какие-то незнакомые люди мечутся туда-сюда, вынося из пожарища вещи. Только мы с ним стоим безучастно, словно нас беда не касается. А потом, в какой-то момент я понимаю, что его рядом нет. Был и нет, моментально, как меняются на киноплёнке кадры.

За три последующих года вслед за отцом поумирали дед, бабушка и добродушный старичок-дурачок Андрей – бабулин брат, который нянчил меня маленькую, а когда я подросла, советовал «на летчика учиться».

Помню день, когда я стояла посреди их пустой квартиры, и неотрывно глядя в темно-синее небо, украшенное крупными звездами, думала: давно ли здесь было шумно и весело, звенели детские голоса, пыхтела на плите бабушкина стряпня? А сейчас только стопка пожелтевшей «Правды», которую читал утрами дед, пылится на подоконнике, да старая мебель громоздится по углам, как надгробия. Эта горькая немота, ощущение хрупкости и несправедливой скоротечности жизни навалились на плечи такой невыносимой тяжестью, что перехватило дыхание, и я едва не разревелась навзрыд. Но тут как будто сквозняком повеяло, наискосок от виска, и кто-то невидимый еле слышно выдохнул за спиной: