Николай Богатырёв - Обратная сторона

◊

Но однажды я вырос и, поглядев на кусок промасленной фанеры, понял, что это – старая отцовская палитра с засохшей краской. Я снял палитру с гвоздя, повертел в руках… Мы даже поговорили о ней с отцом. Он на долгие годы оставил живопись и вернулся к ней только под конец своих дней. А когда снова стал писать картины, то выбросил эту старую палитру и обзавёлся новой…

Сейчас я вспоминаю ту «непонятную картину» с грустью и теплотой. А иногда мне кажется, что как отдельный человек, так и всё человечество зачастую всматривается в то, что способны увидеть их глаза – землю, небо, природу, людей, напряженно пытаясь понять: что же проходит перед его взором? А потом вдруг понимает, что это – просто «случайное сочетание», нагромождение «красок», событий, процессов и явлений… – Ну что ж… И такое может быть, да и, наверное, происходит постоянно… Вот только… где тот ХУДОЖНИК, который использует эту палитру, имя которой – весь наш Мир??? И ГДЕ ЖЕ те картины, которые он пишет? А может, те картины уже давно написаны, «палитра» просто повешена на гвоздь, и краски постепенно стекают, высыхают, коробятся, тускнеют, а мы самонадеянно именуем то, что видим перед глазами, «картиной Мира»?

«… Успеть… Надо успеть… Надо успеть пока не поздно… Надо успеть записать, что со мной случилось – пока ещё не поздно!…»

…Вот уже пот выступает на лбу… Кожа немеет… Все остальные хорошо известные симптомы начинают проявляться один за другим…

Примерно так могла бы закончиться ловля ядовитых змей, ускользнувших из серпентария в заповеднике в Туркмении… Но мне повезло, и я сумел избежать смертельного укуса. Однако, мне повезло дважды: в то же лето 1977 года я избежал укуса и крупного варана – огромной, удивительно красивой ящерицы с тигровой окраской тела, когда в том же заповеднике ловил её на дальнем кордоне Акар-Чешме чуть позже…

Все хорошо знают о смертельных и быстродействующих ядах змей. Но мало кому известно, что укус ящериц некоторых видов – в том числе варанов – тоже может оказаться смертельным, хотя и действует он гораздо медленнее яда гюрзы или кобры…

Небольшая ядовитая ящерица или гигантский варан, укусив жертву (а она бывает значительно больше него, например, буйвол), неотступно следует за ней, при этом время от времени пробуя на вкус свою будущую трапезу раздвоенным языком… Проходит день или два, слабеющая жертва тщетно пытается отогнать, тем или иным способом избавиться от варана… Но хищник спокойно и терпеливо ждёт, подступая всё ближе и ближе… Иногда собирается целая стая ядовитых голодных ящеров, которые располагаются кольцом вокруг буйвола или оленя… Бывает, что обречённое животное пытается из последних сил отбиться от осмелевших рептилий, но – тщетно: дни жертвы сочтены…

◊

У меня нет желания следить, но и невозможно не замечать едва слышимый шорох невидимой и неведомой рептилии, которая всё сужает круги, двигаясь вокруг каждого из нас… За годы она успела не раз нанести (и продолжает наносить!) мелкие укусы, которые не оказались смертельны, но, как и в случае с буйволом, дни человека – сочтены …

И я пытаюсь понять, как называется эта рептилия – Смерть или… Жизнь???…

«… Успеть… Надо успеть… Надо успеть пока не поздно… Надо успеть записать, всё, что со мной случилось – пока ещё не поздно!… Успеть записать…»

Ноги вязли в мелкой светло-серой горячей пыли и спотыкались о камни того же цвета. В сандалиях шуршали песок и та самая пыль. Белая панамка уже не спасала от нестерпимой жары, от которой было невозможно нигде укрыться, возвращаясь домой по грунтовой дороге вдоль речки. У обочины обречённо кивали головами пожухлые стебли трав, серые от пыли, которую поднимали изредка проезжавшие грузовики с лязгом и грохотом на ухабах.

До дома оставалось совсем близко, но в такие минуты всегда кажется, что эта дорога не закончится никогда.

Однако, оставалось время подумать… Оставалось время подумать о том, как пройдёт жизнь, которая, только начавшись, уже явно сулит грядущие сложности, необъяснимо похожие на дорогу, по которой я брёл, приближаясь к дому. «Ну, хорошо», – думал я. – «Мне уже скоро семь лет, и, кажется, прежняя привычная, осмысленная жизнь заканчивается». Я понимал, что времени для пристального наблюдения, вдумчивого размышления или обстоятельного разговора в будущем может просто не хватить… «Впереди – школа, которая, конечно, важна и необходима. Но там же всё будет отвлекать от главного … После школы, видимо, предстоит учёба в вузе или работа. Это, конечно же, тоже важно и нужно. Но будет ли оставаться время на главное ?» Крикливость школы и напряжённая насыщенность жизни в вузе вызывали обоснованную настороженность. Дальнейшая жизнь просматривалась плохо, но было ясно, что и она будет наполнена постоянными обязанностями, работой, вероятно – семьёй, и снова я чувствовал: будет ли время задуматься о главном – когда я снова смогу погрузиться в свой мир, чтобы попытаться понять мир окружающий ?