Юлия Шумова - По волнам инклюзии

– Давай! Давай! Тяни, тяни! О-ле-о-ле-о-ле, Юля, вперед!

Тут кто-то сказал, что есть ещё гидроноски. Я к тренеру:

– Самвел, а гидроноски можно мне выдать тоже, пожалуйста?

Самвел отхлебнул отвара чабреца, отлучился куда-то, принес гидроноски. Потом подошла Марина:

– Самвел, говорят ты тут гидроноски раздаешь, можно мне тоже?

Самвел повторил действия в точности: отхлебнул отвар чабреца, отлучился не надолго, выдал пару гидроносков. Когда подошла Ольга одетая в гидрокостюм, она успела только рот открыть, Самвел предупредил её просьбу:

– Хватит, хватит, не надо мне про гидроноски, – и снова отхлебнул из чашечки отвара.

На воде волнение, но угрозы свалиться за борт, по-моему, не было. А всё равно жутковато. Нос каяка, поднимаясь на очередной гребень волны, сильно задирается, подбрасывая сидящих в нём людей. Мое рабочее место как раз приходилось на эту часть судна, и сердце трепыхалось, как у испуганного котенка. Подобные тренировки в лагере повторялись почти каждый день, в любую погоду.

На Севане часто гостят ледяной дождь с жарким закавказским солнцем. В один день мы покрывались ровным золотистым загаром и колючими мурашками. Наша с Сашей аптечка вскоре почти опустела: там остались только бинты и слабительные. Каждый день кто-нибудь да просил болеутоляющие таблетки и противовоспалительные средства.

– Ребята, только слабительные остались и больше ничего, – смеялась я, хотя ситуация была та ещё: в лагере многие температурили, а в аптечке никаких запасов. А что, если и нас с Сашей такая же участь постигнет? Лечиться нечем, да и не у кого. Доктора в лагере нет, а туристы-спортсмены сами в незавидном положении, в роли пациентов на кроватях валяются.

Простуду наши подхватили отнюдь не на весельных тренировках. В парусном парке лагеря находились одноместные яхточки. Такие крохотные, изящные швертботы – Лучи. С одноместными яхтами нам приходилось встречаться и раньше, но то были грубые, практически квадратные, с трапециевидным гафельным парусом «Оптимисты». «Луч» – совсем другое дело: аккуратный, обтекаемый, тонкий, как стрела, корпус, треугольный парус… Понятно было, что он создан для скорости. Мы, умилённые игрушечностью одноместного парусника, буквально выстраивались в очередь, чтобы выйти на нём в Армянское море.

Управлять «Лучом» – безусловно, нелегко, но даже сохранять его равновесие – уже целое искусство. Неустойчивый швертбот при малейшем крене или сильной волне выбрасывал неопытного спортсмена за борт, совершив оверкиль. Однако удирать спортсмену строго запрещается, так как существует правило – не покидать потерпевшее крушение судно. Крохотный парусник, нырнув мачтой в глубину холодного Севана, должен быть спасен, для чего необходимо подплыть к «Лучу», весом своего тела перевести его в горизонтальное положение, чтобы парус лежал на воде, потом залезть на него, ногой наступить на шверт и практически одновременно залезть в его крошечный кокпит. Даже тренировки проводятся, на которых «Луч» специально переворачивают и возвращают в вертикальное положение. Самые ловкие спортсмены, проделывая подобный трюк, даже умудряются оставаться сухими. Желающих испытать на себе скоростные качества «Лучей» было много, не меньше оказалось искупавшихся не по своей воле. Простывших, соответственно, тоже хватало.

Ещё, помниться, как-то раз мы небольшой компанией отправились в закавказские горы. По всему склону зеленым ковром стелились душистые травы. Дурманил запахом чабрец, а под ногами путались верблюжьи колючки. Подъем мы, неопытные туристы, выбрали крутой. Взбираться тяжело, делали частые остановки на отдых. С нами верный друг Эдо. Саша с единственным рюкзаком на всю компанию впереди, за старшего. Восходили долго, утомились, конечно. Но вот она – вершина! Мы бросились на траву и вытянули уставшие ноги. Неподалёку разрушенная церковь – только груда камней осталась.

В Армении много церквей, храмов и часовенок. Армяне – народ глубоко верующий.

Один из наших спутников съел апельсин и корку кинул рядом, в траву.

– Зачем мусоришь? – возмутились мы!

– Это же не обёртка и не банка, а всего лишь апельсиновая кожура – материя натуральная, – отвечает он, – разложится и превратиться в удобрение.

Но здесь, на лоне девственной природы, апельсиновая корка казалось нам чем-то чужеродным, недопустимым. Мы с Мариной настаивали на том, чтобы он убрал за собой мусор.